17 августа 1920 года, Качалкино
Получила от N. ответ на свое письмо.
Я также не имел и не имею никакого желания мистифицировать и загадывать загадки. Я лишь констатировал факт, что загадки мы друг другу загадываем. Готов объяснить этот факт взаимной неопределенностью чувств. Теперь Вы заговорили более определенно. Я также хотел бы большей определенности, тем более что к этому вынуждают обстоятельства, а потому объясняюсь.
Если безоговорочно и без критики принять Вашу последнюю формулировку, то выход из создавшегося трудного для меня положения давно найден. Вспомнив Ваше первое категоричное и сухое 'нет', мне следует повесить на 'своем дворце нежных чувств' покрепче замок, ключ от него закинуть подальше, заколотить окна и двери, чтобы вороватый амур уже никогда больше не мог проникнуть в него. И, проделавши эту операцию, перейти к 'очередным делам' в своем рабочем кабинете (тем более что они теперь обещают быть гораздо интереснее прежних), отрываясь от них время от времени для исполнения обязанности сиделки в палате № 6 (больница для нервнобольных) и для отдыха вместо собственного 'дворца нежных чувств' в наемных отелях, чужих дворцах и других общедоступных помещениях.
При всяком трудном положении выход из него нелегок. В данном случае вся тягость выхода легла бы на меня одного.
Но... так как я уже немало принял на себя тяжести, ища выхода в другом направлении, с одной стороны, а с другой - имел основания (так казалось мне и - совершенно независимо от меня - моей жене) предполагать наличие у Вас 'какого-то неопределенного чувства', которое лишь после обработки его значительной дозой Вашей рассудительности было классифицировано как 'жалость к трудному моему положению' (для меня ненужная и, пожалуй, унизительная, так как я и сам себя не жалею; я умею жалеть лишь других, но это не все принимают, в том числе и жена моя, решительно отвергшая мою жалость к ней, наличие которой она ошибочно предполагает), то... я искал до сих пор другого выхода в надежде на результат борьбы Вашей рассудительности с чувством (бывает, что в таких случаях рассудок приходит даже на помощь чувству). Пока же готовил почву для этого выхода, старался внушить моей жене человеческое (вместо звериного), интеллигентное отношение к положению вещей, выдержал адскую борьбу с этим звериным чувством и, как кажется, начал добиваться в последнее время успеха.
Запаса энергии у меня еще хватит на некоторое время, чтобы ожидать результатов борьбы, готовить почву для желаемого выхода и выявлять определенное мое чувство к Вам (ведь я Вас еще далеко не знаю, последние страницы дневника для меня остались закрытыми). Конечно же, это не может продолжаться бесконечно. Я не из той породы, чтобы только вздыхать, следовать всюду тенью за Вами, довольствуясь лишь жалостью и некоторой долей внимания. Уверен в себе, что хватит у меня выдержки на то, чтобы навесить замок и закинуть ключ от него. Даю слово, что больше не буду беспокоить Вас по этому вопросу без Вашего на то приглашения. Приму все меры к тому, чтобы не причинять по возможности тех неприятностей, которые уже были, но устранить которые я все время старался.
Все это отнюдь не 'последнее предупреждение' - это имеет единственную цель: устранить загадки и мистификацию, так как неопределенность становится тяжела.
Вот, кажется, и все, что я хотел сказать.
P.S. Перечитавши все, увидал, что написал много лишнего. Острота чувства жалости прошла ведь у Вас, следовательно, мне нечего было и вспоминать про нее. Затем не стоило говорить про надежду на будущее; я сначала хотел лишь объяснить произошедшее. Ну уж раз написалось, переписывать не стоит. Это ведь не помешало бы Вам, в случае если мои надежды окажутся неосновательными и раньше, чем они иссякнут, искать для себя 'рыцаря без страха и упрека'.
18 августа 1920 года, Качалкино
Я не думала, что это письмо так может взволновать меня. Куда-то улетучилось все мое спокойствие.
Послала N. письмо:
Рассудок не усилил чувство, а уничтожил и намеки на него. Передо мной всегда стоял вопрос: что же может выйти из наших отношений? Ответ был ясен. Но я не хочу мириться с этим ответом: я слишком люблю свою свободу.
Ведь брак несет с собой потерю этой свободы, в особенности для женщины. Я внимательно присматриваюсь к окружающим семьям и безотрадное впечатление выношу из своих наблюдений.
Постоянные заботы о семье, куске хлеба, хозяйстве засасывают человека, делают его мелочным, узким. И душно становится при этой мысли. Я не хочу жить только для семьи, для других, когда так хочется еще жить для себя! Может быть, когда я вполне упьюсь своей свободой, меня потянет 'погреться у костра'. Но сейчас нет никакого желания.
Притом же меня пугает половая жизнь: что-то гадкое, отвратительное чувствуется мне в ней. До ужаса боюсь болезней, которые могут изломать, исковеркать мою жизнь.
Принимая во внимание все сказанное и отсутствие надлежащего чувства к Вам, я отвечаю, что Вы не можете ждать помощи с моей стороны.
Каждый ищет выхода по-своему.
Как видите, я вполне откровенна.
Это мое последнее письмо.
Свободное копирование
