1 июня 1920 года, Качалкино
'Поздравляем вас со званием специалистов', - говорят Василий Робертович (106) и Андрей Михайлович, которые только что кончили наши испытания. 'Теперь для вас начнется новая жизнь, не поминайте лихом Качалкино', - прибавляет Василий Робертович с добродушной теплой улыбкой милого дедушки-учителя.
И правда, настроение, как в гимназии после окончания экзаменов. Хочется дурить, смеяться, а впереди улыбается что-то новое, привлекательное. Хочется увлечься работой, уйти в нее с головой, найти интерес и удовлетворение.
7 июня 1920 года, Качалкино
Все наше плохое настроение - от безделья. С утра не было спешной работы, что-либо другое делать не хотелось. Угнетала мысль, что время идет, а я ничего не делаю и ничего не приобретаю для своего познания, как-то тяжело, тоскливо на душе. После обеда - работа в поле, потом пошла за растениями, нет ни минуты свободной, жизнь полна, некогда хандрить. С большим интересом приглядываешься к растительности, вникаешь в биологию каждого растения, стараешься понять и видеть.
8 июня 1920 года, Качалкино
Все это время я старательно избегала N. Однажды он сидел на крыльце, я проходила мимо, убежать было некуда. Я чувствовала, что он хочет заговорить, но быстро, не глядя на него, прошла дальше. Вообще стараюсь совершенно с ним не сталкиваться.
С другой стороны, слыша, что он идет домой, я подхожу к окну и провожаю его взглядом до самого дома. Сначала мне это доставляло удовольствие, а теперь я проделываю это уже гораздо реже и без особого удовольствия. Сейчас при воспоминании о N. я совершенно спокойна, так что можно прийти к заключению, что влечение к человеку может пропасть при отдалении от него и известной тактике.
10 июня 1920 года, Качалкино
В Петровской академии в столовой встретила Бориса Николаевича Михайлова. При встрече в его глазах мелькнуло что-то теплое, многоговорящее, его рука крепко и дольше, чем полагается для обыкновенного приветствия, задержала мою руку. Сердце усиленно забилось, и что-то забытое, тревожное поднялось со дна души. Откуда взялось это чувство? Ведь намеки на него были давно и уже позабылись. Летом мы несколько раз встречались, гуляли в компании, часто разговаривали о многом горячо и охотно. Это отзывчивый человек, с которым можно много говорить и спорить. Тогда чувствовалось что-то сближающее нас, заметно было, что мы интересовались друг другом. Я с удовольствием встречала его и проводила с ним время. Несколько зимних мимолетных встреч вызывали приятное чувство, а потом все забылось.
Эта встреча что-то всколыхнула...
Чтобы проверить себя, я, воспользовавшись его приглашением, пошла со своими коллегами к нему на дачу.
Выяснить ничего не удалось. Я была достаточно спокойна, а дух критицизма мешал свободному чувству.
Как-то невольно сопоставляешь свое чувство к Михайлову и к N. К первому, по-моему, чувство было искреннее и правдивее, оно началось у меня сразу, это было начало истинного влюбления. Если бы мы встречались более постоянно, то чувство могло развиться и в более серьезное. N. же я стала интересоваться после того, как узнала, что он интересуется мною, хотя чувство доверия и товарищества было к нему и раньше.
Факт нынешней встречи сбил меня с толку. Выходит, что я интересуюсь одновременно двумя мужчинами! Где же правда?
14 июня 1920 года, Качалкино
За две последние недели N. ничего не говорил со мной о наших отношениях. Встречаясь, мы беседовали о самых обыкновенных вещах, оставаться вдвоем я избегала. Все шло хорошо, как будто было забыто прошлое.
Играя во 'флирт', я написала ему карточку: 'Раскаиваетесь ли вы в своей откровенности?' Это повлекло за собой новые вопросы и ответы.
'Мужчина должен быть настойчивым', - посылает N. Я промолчала на этот вопрос. Что же я могла на него ответить? Должен ли, не знаю, но настойчивость много делает.
Начала я ведь первая, не выдержала! Если бы я не послала ему первой карточки, то он не начал бы, вероятно. Что, собственно, заставило меня начать? Всего вероятнее, жалость: сидит человек скучный, молчаливый, куда делась прежняя живость, веселость? Я же вижу, что он страдает, но помочь ничем не могу. Иногда хочется облегчить эти страдания, приласкать как-нибудь, но возникает страх того истолкования, которое N. может придать этому.
А жалость бывает большая. Тоскливо, больно становится на душе в такие минуты.
***
Видно, что N. крупно поговорил со своей женой, которая раньше всюду сопровождала его: мы - в городки или в горелки, она сидит и смотрит. Как-то ее не было, но в сумерках показалась. Муся, как дитя, мало понимая, сидит и говорит: 'За вами идут, сейчас спать уведут'. N. промолчал, но это, видимо, взорвало его, да в присутствии всех.
После этого она не ходит за ним тенью, не является уводить его спать.
Она страдает, и, вероятно, очень сильно, но для меня непонятны ее страдания.
Свободное копирование
