4 января 1919 года, Скопин
Приехала в Скопин. Уже восемь месяцев не была дома. Мамы нет... Но это ничего не говорит моему сердцу. Ведь если сейчас мы и жалеем мамочку, то исключительно ради себя, потому что нам приходится больше делать, заботиться о том, что мы раньше получали готовым. Ведь это чистый эгоизм! Неприятны сочувствие и сожаления других - кому дело до моего горя? Я не хочу ничьего сочувствия. Эти причитания надоедают.
***
То положение вещей, которое существует дома сейчас, продолжаться не может. А дело в следующем. Сейчас, собственно, всем хозяйством заведует Лиза, но вот она нынешний год кончит, должна поступить на курсы. И встает страшный вопрос: кто же останется дома? Ведь безумие из-за хозяйства оставаться Лизе дома год после гимназии, об этом и думать нечего. Нельзя же Лизу закабалить - ведь она всей душой рвется к свету, а здесь она этого не получит. Это значит обрекать ее на какое-то испытание. Этого не должно быть, и это совершенно бесцельно. Конечно, папе, может быть, будет тяжело, но это не мотив оставаться Лизе. Дело, по-моему, можно обставить проще. Надо будет нанять кухарку, которая будет топить печку, а остальным хозяйством может заведовать папа. Но нужно, чтобы был кто-нибудь с папой из детей. Останутся Сережа и Полиночка, но они малы. Хорошо, если бы в Скопине могла жить Маня, если бы она устроилась здесь служить, это было бы идеально, ведь никто лучше не умеет ладить с папой, а главное, она сама этого хочет, ее домашняя жизнь не давит, не гнетет, не заставляет бежать подальше. Не знаю, почему это происходит. Не то от характера, не то от меньших запросов.
Единственный выход в том, чтобы Маня жила следующую зиму в Скопине. Ведь из нас остальных вряд ли кто может. Настя должна учиться. Я... Да, я кончаю нынешний год... и жить зиму дома?! Нет, это выше моих сил... я не могу. Это высшее из возможных для меня испытаний. Я слишком эгоистка, чтобы решиться на это. Потому я так хорошо понимаю других сестер.