Думаю, выздоровел я главным образом потому, что ГПУ пропустило очередной денежный перевод, и можно было купить в Торгсине масла, сахара, рису... Никогда не забуду взгляды некоторых больных, когда мне принесли этакие продукты, и уважительность, с какой они принимали свою долю. Не забыть и то, как в один из самых тяжелых дней слушал я вместе со всеми радиопередачу с областного слета колхозников. Пылкие голоса без конца благодарили Вождя за «хорошую жизнь»; двадцать терзаемых голодом больных, половина из которых были колхозниками, слушали молча.
Вопреки опасениям, я не сгинул, а вернулся домой. Это произошло потому, что во Франции вокруг меня разгорелась упорная борьба. Общественные деятели и интеллектуалы требовали моего освобождения или обоснования ссылки. Им обещали устроить процесс по всем правилам – но он не состоялся; им обещали документацию по делу – но она не поступила. Им обещали, что меня немедленно освободят – но я оставался в неволе. В тот момент, когда советская политика искала поддержки левых кругов Франции, это было помехой.
Морозным и снежным утром весны 1935 года ко мне в дверь тихонько постучали. Я отворил и увидел двух закутанных женщин с умоляющими лицами. «Мы из Ленинграда, нам дали ваш адрес...»
– Входите, товарищи!
– Мы не товарищи, – улыбнулась женщина помоложе, – мы недорезанные буржуи!
– И все же, гражданки, добро пожаловать.
Они обогрелись и остались жить у меня. От них я узнал о массовой высылке из Ленинграда: на Волгу, в Среднюю Азию, на Север отправили от пятидесяти до ста тысяч человек, всех сколько-нибудь причастных к старорежимной буржуазии – женщин, детей, стариков, специалистов, ремесленников, без разбору. Беременные женщины по дороге рожали, стариков хоронили у безвестных полустанков. Все, разумеется, оказались разорены из-за спешной продажи мебели и потери работы. После дела Кирова Сталин послал в Лениградский обком послание с упреком в том, что город не был очищен от старорежимной «буржуазии». Тотчас началась «чистка». Мужчин зачастую отправляли в концлагеря. Поселившаяся у меня молодая женщина была женой известного советского архитектора, неоднократно премированного, несмотря на молодость; именно он, если мне не изменяет память, проектировал здание ГПУ в Сталинграде, а теперь отправился в лагерь. Мать его сослали как члена семьи... В один только Оренбург прибыло три-четыре сотни семей из Ленинграда, около тысячи человек. Через город проезжали «ленинградские поезда», следовавшие в Среднюю Азию; мы ходили смотреть на них... Старикам ГПУ назначило пособие по тридцать рублей в месяц; его долго не выплачивали. Я узнал о нескольких совершенно диких случаях, например, жену коммуниста выслали за то, что десять лет назад она первым браком сочеталась с бывшим офицером! В сравнении с нами ленинградские ссыльные выглядели богато; им разрешили работать, большинство довольно скоро устроилось. Драмам несть числа, но им не остановить нашу огромную Россию. Жизнь продолжается.
Свободное копирование
