Питались мы с сыном на пределе, вплоть до того, что вся еда состояла из кусочка черного хлеба и «яичного супа», который я готовил на два дня из щавеля и одного яйца. К счастью, у нас были дрова. Вскоре у меня начался фурункулез. Оголодавший и к тому же оставшийся без жилья Певзнер ходил ночевать к нам, его одолевала странная лихорадка. Позже мы узнали, что у него была скарлатина. Меня свалил огромный карбункул ниже ребер слева; казалось, язва пожирает тело. Прислать врача ГПУ отказалось; и нас, как могла, без медикаментов, пользовала докторша форштадтского диспансера, маленькая, замотанная молодая женщина. По соседям пошел слух, что Певзнер при смерти (на самом деле он был в бреду), а я уже умер. Я хорошо понимал, что состояние мое хуже некуда. ГПУ пробудилось, ибо отвечало за нас перед центральной Коллегией. Однажды утром ко мне в комнату влетел лучший городской хирург, неутомимый, очень талантливый, нервный, покачал головой и сказал: «Не волнуйтесь, я вас вытащу», – и распорядился немедленно отправить меня в больницу. Певзнер был уже в инфекционном бараке. Это произошло сразу после убийства Кирова.
Лежа на соломе в розвальнях, ослепительно солнечным и снежным днем я отправился в больницу. Бородатый, морщинистый мужик время от времени оборачивался назад и спрашивал, не слишком ли трясет. Рядом шагал сын. Не в силах пошевелиться, я видел лишь ясную, необычайной чистоты лазурь. Только что тайно арестовали Василия Панкратова, его беременная жена осталась одна. Товарищи считали, что моему аресту помешала болезнь, но из больницы мне один путь – в тюрьму. Такая участь постигла Певзнера, которого нам больше не довелось увидеть: едва он пошел на поправку, на выходе из барака его уже ждали оперативники, чтобы увезти в подвалы госбезопасности.
Певзнеру и Панкратову, подобно многим другим заметным ссыльным, не так давно вышедшим из изолятора и заново арестованным, предстояло обвинение в «тюремном заговоре», в панике выдуманном после убийства Кирова. Больше мы ничего о них не узнали, кроме того, что через несколько месяцев Панкратов был отправлен в Верхнеуральский изолятор, где находились Каменев и Зиновьев. Он передал нам только одно: «Следствие было ужасным. Все пережитое нами раньше несравнимо с тем, что происходит. Будьте готовы ко всему!» И мы были готовы.
Свободное копирование
