Открыв утром глаза, я не поняла сперва, почему прямо надо мной нависает потолок. Оказалось, что мы лежим под роялем - в большой комнате не было другого места. На матрасах и одеялах, на диване, кровати и просто на полу спали вповалку такие же, как мы, беженцы от наступающей войны. Четвериков и его жена-военврач без звука принимали, обихаживали и кормили всех. Встав, умывшись и поев, я оставила маму и Юру на попечение Наташи и пошла все-таки к дому Алены, чтобы поточнее узнать, когда и почему она уехала. Я не могла поверить, что получив нашу телеграмму, она не дождалась моего приезда — значит, случилось что-то непредвиденное.
Как же я изумилась, когда, прежде чем идти к соседям, я позвонила на всякий случай в квартиру Алены и увидела в открывшейся двери ее самое!
Они накануне допоздна встречали прибывавшие из Москвы эшелоны и, не увидев нас ни в одном, решили, что мы отложили свой отъезд Потом они вернулись домой такими усталыми, что заснули как мертвые, и не слышали ни моих звонков, ни стука.
Мы тут же отправились к Четвериковым, чтобы поблагодарить и перебраться к Алене.
Дня через три мы поняли, что в Казани оставаться нельзя. Город был переполнен эвакуированными, прибывавшими каждый день. Людей уже негде было расселять, о трудоустройстве и речи не шло. Все это усугублялось обычной нашей неразберихой с регистрацией, без которой не давали хлебные карточки. А как я могла жить без карточек и без зарплаты со своей немощной командой? Нельзя было и оставаться у родственников Алены: они со дня на день ждали приезда родных из разных городов.