Сложная моя жизнь зимы 1940/1941 годов сказалась на моем здоровье. Грипп, которым я заболела к весне, перешел в воспаление легких, и после него я никак не могла оправиться. Родители заставили меня пройти серьезное обследование, мне поставили диагноз — туберкулез легких и посоветовали срочно ехать на юг. Мы долго не могли принять решения: при таком диагнозе я не могла взять с собой ребенка, а ехать и одновременно снять дачу для него и уже тяжело болевшей мамы — таких денег у нас не было. Наконец, решили погодить с Крымом, а дачу все же снять. Но размышления тянулись долго, уже июнь перевалил за середину и дачи успели разобрать. Знакомые свели нас с каким-то человеком, который не жил на своей даче, сдавал ее недорого и назначил нам свидание там рано утром в ближайшее воскресенье.
Воскресенье это было 22 июня.
Мы с Павликом выехали очень рано в почти пустой электричке (хозяин предупреждал, чтобы мы приехали с раннего утра, так как он должен потом вернуться в город), долго искали нужный нам дом и очень удивились, найдя его запертым. Мы подождали час—полтора, сидя на бревнах, и, поняв, что у хозяина случилось что-то непредвиденное, побрели обратно к станции.
Теперь, опять к нашему удивлению, поезд был битком набит. Непонятно было, почему столько народа едет воскресным утром в город. Но в вагоне царило полное молчание.
Так ничего и не поняв, мы приехали в Москву. И только выйдя около 12 часов дня из метро на Арбатской площади, мы увидели перед громкоговорителями, установленными на здании кинотеатра «Художественный», занимавшую всю площадь толпу. Слушали речь Молотова.
Когда радио затихло, народ так же молча ринулся к магазину «Бакалея», находившемуся в доме, которым заканчивался выходивший к площади Никитский бульвар — теперь этого дома давно уже нет. Все покупали соль и спички. Купили и мы, стоявшие в хвосте толпы и соответственно оказавшиеся почти в начале стремительно сформировавшейся очереди.
И пошли домой, совершенно не понимая, что теперь будет. Дома, конечно, все уже знали. Мама находилась в больнице, я тут же побежала к ней, чтобы успокоить. Она все повторяла: «Какое счастье, что ты не поехала на юг!»