А кино! Конечно, в начале 20-х годов, когда оно начало существовать для меня, оно имело уже русскую и мировую историю, но значение его для всего населения — это примета моего времени, нашей эпохи.
Первый раз меня повели в кино еще на Технологической улице и, значит, мне было шесть—семь лет. Фильм назывался «Орлеанская дева» и состоял, если не ошибаюсь, из 12 серий. Думаю, что меня как-то раз просто не с кем было оставить, и Дане пришлось взять меня с собой. Это была одна из последних серий, злоключения Жанны уже шли к концу, и, выйдя из кинотеатра совершенно потрясенной, я выудила из старшего брата, чем дело кончится, — и наотрез отказалась идти на последнюю серию, где, по его словам, героиню ждал костер. Потом я долго опасалась кино и только через год, наверное, попав с мамой на какую-то комедию,освободилась от этого страха.
Но насколько кино не вошло еще в повседневный быт, показывает тот факт, что отец, посетив однажды в Харькове кинотеатр, после этого долго воздерживался от повторений, утверждая, что у него в кино кружится голова и тошнит.
Летом 1923 года мы всей семьей отправились отдыхать на юг — к моему сожалению, не в Одессу. Родители тогда могли себе позволить поездку на курорт: папа к этому времени был каким-то, пусть небольшим, но начальником, а ехали мы в Пятигорск, рассчитывая там полечить мамины ноги и жить почти бесплатно с семьей маминого младшего брата Фимы, ставшего областным чекистским боссом в Ростове-на-Дону, которому подчинялись Минеральные Воды. По дороге туда мы попали в железнодорожную катастрофу, ставшую одним из острых драматических впечатлений моего детства.
Папа посадил нас поздно вечером в поезд на Ростов-на-Дону, а сам должен был приехать позже, прямо в Пятигорск. Мы легли спать, но через некоторое время явился кондуктор для проверки билетов. Он, как и Даня, спрыгнувший с верхней полки, чтобы предъявить билеты, стоял посреди купе — и в этот момент поезд сошел с рельс. Паровоз, загораясь, покатился под откос, за ним большая часть вагонов — и только хвост поезда, три вагона, включая наш, предпоследний, с могучим толчком оторвались и отлетели по рельсам назад. Пожар, дымовая завеса, крики пострадавших - всю эту страшную картину, представшую уцелевшим пассажирам, дополняли выстрелы конных бандитов, видимо организовавших это крушение с целью грабежа. Но из уцелевших вагонов, где ехали вооруженные люди, началась ответная стрельба, и бандиты ускакали. Как потом выяснилось, один из пассажиров вернулся на лошади убитого бандита к ближайшей станции Основа и сообщил о случившемся.
У Дани и у кондуктора вагонными полками выбило по нескольку зубов, мама только испугалась, а я вообще проснулась не сразу. Но отчетливо помню то, что увидела тогда в окно: догорающий под откосом, лежащий на боку паровоз, сплющенные при падении вагоны, грузовики, на которые грузили тела пострадавших. Наши вагоны стояли без паровоза в чистом поле. Утром пришел паровоз и увез нас обратно на станцию. Там тоже было страшно: штабелями лежали трупы, а между ними ходили люди, приехавшие из Харькова, чтобы найти своих близких. К счастью, среди них Даня почти сразу увидел отца. Можно себе представить, что пережил папа за часы, прошедшие от известия о катастрофе до встречи с нами на перроне в Основе.
На следующий день мы все-таки уехали в Ростов, а оттуда в Пятигорск Месяц там был богат впечатлениями. Мы объездили с экскурсиями все Минеральные Воды, я впервые побывала тогда в Кисловодске, где мы поднимались в горы (впоследствии, начиная с 50-х годов, я много лет ежегодно ездила туда и думаю, что этому обязана своим долголетием). Даня, ездивший с нами (кажется мне, в последний раз), был красивым семнадцатилетним юношей, целиком поглощенным своими успехами у девушек. Помню, что, по требованию брата, мама каждый вечер гладила его белые брюки, а сам он чистил и красил зубным порошком белые парусиновые туфли, после чего запрещал мне подходить к нему близко — из боязни, что я их испачкаю.
На обратном пути мы заехали в Золотоношу — крошечный украинский городок, где родилась и выросла моя мама. Здесь я впервые познакомилась с дедом — задумчивым, молчаливым стариком, на которого так похожа была мама и часть ее братьев, и веселой умницей-бабушкой, на которую как две капли воды была похожа ее младшая дочь, моя любимая тетя Бася.