Чтобы не возвращаться к этому далее, расскажу здесь о маминой семье. Деда, Соломона Марковича Шайкевича, я знала мало. После тогдашнего краткого визита в Золотоношу, я виделась с ним только один еще раз. Через два года, когда мы проводили лето в Одессе, на 16-й станции Большого Фонтана, он гостил там у нас и уделял мне много внимания. Он даже сделал нам с Левой, с увлечением игравшим тогда в индейцев, соответствующие головные уборы из куриных перьев и выпилил из фанеры по картинке из книжки томагавки - топорики, которые мы раскрасили цветными карандашами. Видимо, он тогда уже был болен, потому что все время пил какие-то лекарства. Года через два он умер. Дед запомнился не личными свойствами, которые я, по детскому возрасту, вряд ли могла оценить, а скорее регулярно приходившими от него письмами, неизменно кончавшимися словами: «Дай Бог на дальше не хуже. Ваш родитель Шулим».
Бабушка, Белла Бенционовна (урожденная Курочка-Корецкая — вероятно, это была фамилия помещика, в поместье которого жили ее предки, когда евреям в конце XVIII века впервые в России давали фамилии) вышла замуж в возрасте 15 лет и через год родила уже свою первую дочь. Всего у нее было 14 детей, из которых выжили 8. Мама была второй, следующей за старшей сестрой, тетей Гитель. Потом долго шли одни мальчишки, между которыми к концу появилась третья дочка, Бася. Легко понять, какая нагрузка падала на старших дочерей, особенно если учесть, что на бабушкиных плечах лежала все хозяйство семьи (у них была мелочная лавчонка, с трудом прокармливавшая это многочисленное семейство). Мама рассказывала мне, что у ее младших братьев-погодков была одна пара обуви на троих и в ней они по очереди ходили в начальную школу.
Надо ли говорить, что этот опыт юности заставил обеих дочерей, как рассказывал мне мой папа, приложить все усилия, чтобы как можно скорее вырваться из семьи. Тетя Гитель рано вышла замуж, и ее сыновья были ровесниками младших сыновей бабушки. Мама же, окончившая в Золотоноше только прогимназию (неполную среднюю школу, гимназии там не было), рвалась к образованию и уехала в Одессу учиться на фельдшерских курсах. Память о своей многолетней роли няньки при младших братьях и сестре привела к тому, что, выходя замуж, она предупредила будущего мужа о своем нежелании иметь детей. Впрочем, мой брат Даня родился через 9 месяцев после их свадьбы.
Судьбы пяти моих дядей различны. Старший, Марк, выросший до революции, образования не получил и, начав с работы приказчиком в магазине в родном городке, уехал потом в Ростов-на-Дону, оттуда в начале 20-х годов перебрался в Москву и всю жизнь работал в торговле. Я помню его со времени нашего переезда в Москву в 1927 году. Ему было тогда лет 40, это был высокий, красивый, представительный мужчина, по советским нормам вполне преуспевший в жизни. Еще в Ростове он женился на русской девушке (что, несмотря на достаточно широкие взгляды моих родителей, казалось им все-таки непривычным и вызывало некоторое недоумение; во всяком случае, они с ней так никогда и не сблизились и неизменно именовали ее по имени и отчеству: Марья Ивановна). В 1927 году у них был уже пятилетний сын Юра. Помимо прочного и доходного служебного положения дяди Марка, его преуспеяние определялось тем, что он был обладателем отдельной двухкомнатной квартиры. Что это значило в тогдашней Москве, думаю, объяснять не надо.
Но последующая судьба этой некогда процветавшей семьи была довольно печальной. Юра окончил школу как раз к началу войны и, естественно, сразу был мобилизован. Провоевав всю войну - сначала на Западе, потом в Японии, счастливым образом выживший после нескольких ранений, — он вернулся целым, но с сильно потрепанным здоровьем. Вернулся с молодой женой, приобретенной где-то между сражениями. Это была полуграмотная сибирская девочка, служившая писарем у него в полку. Вскоре родилась у них дочь. Но достаточно было Юре заболеть гриппом, чтобы началась пневмония, сведшая его в могилу. Жена осталась с трехмесячной дочкой без средств и без профессии. Хотя дядя только что ушел на пенсию, он все-таки взял на себя заботу об осиротевшей молодой семье, помог Марине поступить в институт. Но она была еще студенткой, когда и он внезапно умер, оставив и ее, и жену на произвол судьбы.
А в первые годы нашей московской жизни они вызывали зависть своим непривычным тогда благополучием. Мы иногда бывали у них в гостях. Мне, как небывалое событие, запомнилась первая в Москве встреча у них Нового, 1928, года. Я была поражена богато и красиво сервированным столом, с хрусталем и серебром. Кроме того, я не помнила жизни в отдельной квартире. Возвращались мы ночью, и папа нанял извозчичьи санки, еще ездившие тогда зимой по Москве, — сейчас мне это кажется невероятным. Увлекательно и сказочно было ехать в них ночью, прижавшись к маме под медвежьей полостью, - мчаться по сверкающему снегу, по праздничной Москве, довольно далеко, от Новокузнецкой к Мясницким воротам. Там мы вчетвером ютились тогда в маленьком номере бывшей гостиницы «Северная», предоставленном отцу его наркоматом.
Свободное копирование
