«Недалеко от Одессы
И неблизко от Бендер
Немного езды
Туды и сюды—
Лежит там город старинный
По названию Балта»
/Из песенки доморощенного балтского виршеплета Янкеля Рабиновича/
В мои молодые годы, первые годы двадцатого столетия, моя родина – город Балта – ничем не отличалась от других таких же мирных городков и местечек, разбросанных среди пересеченных холмами плодородных степей Правобережной Украины.
А когда-то?...
О, когда-то здесь часто раздавался топот быстроногих татарских скакунов. Словно вихрь, налетали узкоглазые татарские наездники на мирные поля и села, угоняли скот, увозили с собой на арканах толпы невольников и невольниц для продажи на базарах Бахчисарая и Стамбула и оставляли за собой обгоревшие хаты, руины и людское горе.
С севера и запада навстречу татарам двигались в конном и пешем строю польские жолнеры, казацкие сотни и наемные немецкие рейтары. Рубились польские и казацкие сабли с турецкими ятаганами, кололи пиками. Дикое гиканье татар смешивалось с крепкой казацкой руганью и пугливыми возгласами шляхтичей, призывавших в помощь польскому оружию Иезуса и Марию. Алой кровью напитывались татарские тюрбаны и казацкие шапки.
Потом шло замирение. Гонористые польские паны в живописных кунтушах, подпоясанных цветными кушаками, встречались с хитроумными косоглазыми мурзами в длиннополых ярких халатах и широченных штанах. /В порядке добрососедских отношений эти штаны «шириною в Черное море» перешли к гоголевским Тарасам и Остапам, охранявшим на окраинах Речи Посполитой честь польских королей и владения их ясновельможных магнатов от нечестивых и жадных басурман/. Клялись друг другу в вечной дружбе, целовали для крепости одни – святой крест, другие – священный Коран и разъезжались с затаенными мыслями, когда и где повторить кровавую сечу и нанести врагу решающий удар.
Земля оживала, вновь покрывалась тучными золотыми колосьями, красовалась кокетливыми круглыми подсолнечниками, пузатыми дынями и кабаками.[i] Отстраивались белые хаты, мирно паслись стада и ржали кони, пока очередной кровавый вихрь не предавал их вновь огню и мечу.
В те годы, еще до того как одноглазый, жадный к славе и богатству Потемкин сложил к ногам Екатерины южноукраинские степи, присоединив их под названием Новороссии к России, через Балту проходила польско-турецкая граница. Река Кодыма делила город на две половины: польскую и турецкую. Названия этих двух частей города продолжала бытовать в обиходной речи жителей города и в мои годы. Мы жили на Польской – «этой» стороне, а мой товарищ Гершеле Лай-Лай-Лай жил на Турецкой – на «той» стороне, и мы постоянно бегали друг к другу по речной кладке с Польской стороны на Турецкую и обратно.
В еврейской истории Балта имеет свои достопримечательности. Где было столько еврейских погромов? В 1882 году – был, в 1905 году – был. А сколько их было в годы гражданской войны? Сам батько Тютюник, вырвавшийся в 1921 году из-за польского кордона с петлюровскими бандами, чтобы сделать последнюю попытку поднять украинских крестьян на борьбу «за ридну неньку», не замедлил побыть в Балте, сжечь город и дать своим хлопцам погулять. Балта служила одним из проверенных театров погромных действий, где царизм давал массовые спектакли с воем и плачем еврейских женщин и детей, улюлюканьем и пьяными криками громил, убийц и хулиганов в пуском под занавес в дивертисмент пуха от распоротых еврейских перин. Еще более красочные спектакли пришлось пережить Балте в постановках щирого пет(люровского?) отамана Заболотного и его «козакив» в театральных костюмах из малоросских опереток с оселедцами на выбритых головах. В подражание «козакам – гайдамакам» и призывая на помощь Шевченко, они стремились огнем, мечом, грабежом расправиться с ненавистными панами, москалями и жидами.
Откуда есть пошло название нашего города? Когда я вырос из школьных штанов, я как-то заинтересовался филологическим смыслом наименования Балта. Некоторые умники выводили название города от русского слова «болото» на том, очевидно основании, что река Кодыма, на берегах которых стояла Балта, часто представляла собой зрелище сплошного болота. Эти умники, конечно, были невеждами в области славянской филологии. Иначе они знали бы, что полногласное «оло» в русском языке образовалось от славянскогог «ла» / как например, золото от «злато», голод от «глад» и т.д./ Следовательно, при обоснованности их догадки «болото» должно было образоваться от «блато» по сербски или «блото» по польски, но никак не дать начало Балте.
Мне пошел уже пятый десяток, когда я, давно оставивший Балту, очутился во время войны в Ташкенте. Думая во имя дружбы народов найти филологическую общность между узбекским и еврейским языками, я набрел на то, что слово «балта» -- турецкого происхождения и означает оно по турецки «молот» или «топор». Оказывается, своим происхождением мой город был в свое время обязан вовсе не польской «блоте», а турецко-татарской наковальне.
Свободное копирование
