Моё ТМУ. Первый курс - 22

На снимке:  Весна 1958 г. Н.А. Антонов, он был и начальником учебных мастерских, проверяет изготовленную мной деталь. 
В. Александров, Н. Горбатенко, Н.А. Антонов, мастер-слесарь, О. Филимонов.

В экипаже было непривычно пустынно, только часть ребят ещё вернулась из отпуска. Все делились впечатлениями и домашней снедью, уложенной заботливыми мамашами в дорогу своим чадам. Мишка Юшко и Антон Кременевский провезли из Белоруссии сало и самогон. Не отстали и остальные. Извлекались на свет варёные яйца, пироги и домашние колбасы, даже квашеная капуста и солёные грибки.

Все это мы с удовольствием уничтожали, сидя в баталерке и делясь воспоминаниями о так быстро промелькнувших днях отпуска. Но выпивать - не выпивали, в голову не приходило, что можно пить в экипаже. Если бы засекли - выгнали бы в момент. За три последующих года учёбы, я ни капли спиртного не выпил ни в экипаже, ни в училище и не слышал, чтобы пили другие.

   Занятия ещё не начались, и мы чувствовали себя вольготно. На следующий день должны были подъехать остальные ребята, мы ходили встречать их и к ленинградскому, и к московскому поездам. Вот на вокзале белорусский самогон не оказался лишним. Встречались так, словно не виделись несколько месяцев.  

И снова начались занятия.   После того, как отчислили Петю Горюнова, за мой стол перебрался Вовка Малофеев, так мы с ним и просидели вместе до окончания училища. Постепенно мы с ним сдружились, нас так и называли - друзья. Да и мы сами друг к другу обращались:   - Друг...  

Иногда нас даже путали по фамилиям: его называли Филимоновым, меня - Малофеевым.  

       Теперь у нас появились в расписании новые дисциплины.  

СПК - судовые паровые котлы - вёл Степанов, самый саковитый преподаватель из всех, кого я встречал когда-либо. Процесс преподавания он рационализировал максимально. По основным предметам: котлам, дизелям, вспомогательным механизмам у каждого из нас были атласы с чертежами этих агрегатов. Атлас был большого формата, детали агрегатов в нем были обозначены цифрами.

Приложением к атласу была небольшая книжка, в которой были приведены основные технические характеристики агрегатов и названия деталей, обозначенных в Атласе цифрами. На занятиях преподаватели по Атласу рассказывали нам устройство данного механизма или дизеля, а на самоподготовке мы закрепляли полученные знания, пользуясь и Атласом, и приложением к нему. На экзаменах отвечали по одному Атласу, без приложения.

Степанов же, придя в класс, заявлял, что сегодня мы будем изучать такой-то котёл, после чего говорил, какую страницу нам открыть в Атласе и какую в приложении. Затем он удалялся, предоставляя нам разбираться во всем самостоятельно.

По основным предметам у нас были спаренные часы, так что гулял он довольно долго. Минут за пять до звонка, знаменующего конец второго часа, он появлялся, спрашивал, кому что неясно, кратко отвечал на вопросы и с первыми звуками звонка уходил с чувством исполненного долга. Так продолжалось несколько месяцев. Не знаю, что думал по этому поводу всезнающий Симоненко, но однажды Степанов пришёл на занятия с каким-то крепко поддатым мужиком, которого представил нам как старшего механика одного из судов Балтийского Пароходства и своего товарища по училищу.

Сам Степанов тоже был заметно навеселе. Как всегда, поставив перед нами задачу по самостоятельному изучению очередного котла, Степанов с механиком удалились. Снова появились "товарищи по училищу" через пару часов и было видно, что времени зря они не теряли. Когда кто-то из ребят сказал, что он так и не понял, как работает инжектор, приспособленный для питания парового котла, объяснять они стали оба и сразу, перебивая друг друга. Потом они эмоционально поспорили, разойдясь в назначении какой-то детали. Причём, каждый обвинял другого, что он несёт ахинею. Дебаты прервал звонок, а то ещё неизвестно, чем бы они завершились.

Это был конец преподавательской карьеры Степанова в ТМУ. Следующие занятия по СПК вёл Рябов. Он не являлся сторонником новаторского метода Степанова, преподавал по старинке, подробно объясняя устройство каждого котла.  

СВМ - судовые вспомогательные механизмы, преподавал Симоненко.   ТУК - теорию и устройство корабля - Дидык, невысокий плотный человек лет тридцати пяти с круглым лицом и негнущейся после ранения ногой. Тогда было много инвалидов-фронтовиков, да и сами ветераны войны были ещё молодыми, некоторым было чуть за тридцать. Поначалу мы Дидыка всерьёз не восприняли, и изучению ТУК на самоподготовке много времени не уделяли, но когда однажды он при опросе человекам двадцати поставил пары, мы как-то призадумались. Особенно если учесть, что тех, кто к выходным имел неисправленные двойки, в увольнение не отпускали.

С тех пор к занятиям по ТУКу мы готовились без дураков.  

Сопромат преподавал нам наш Николай Павлович Зверев.  

Технологию металлов читал Николай Алексеевич Антонов. Он в своё время учился в Макаровке вместе с Аносовым, только на разных факультетах. Это был первый послевоенный набор. Антонов иногда рассказывал нам о тех временах - и голодновато бывало, и с формой проблемы были. С Аносовым у него, как с однокашником, были хорошие отношения. Внешне Антонов несколько напоминал, как я теперь могу судить, совершенно неизвестного тогда актёра Иннокентия Смоктуновского.

Почти постоянно у него была такая же неопределённая улыбочка на губах, похожая манера говорить. У нас с ним поначалу установились неплохие отношения, но потом они на некоторое время испортились. Я оказался в этой ситуации без вины виноватым.  

Как-то я заступил в наряд дневальным по КПП. Инструктируя наряд, дежурный офицер капитан-лейтенант Кангро приказал утром проверять пропуска у всех сотрудников, идущих на работу в училище. У кого не окажется пропуска - не пускать.

Получилось так, что я стоял на КПП с 8:00, и выпало это мероприятие на мою долю. Все послушно предъявляли пропуска. Завернули мы лишь пару официанток и мастера, не имевших пропусков. Наслушался я при этом немало всяческих не слишком лестных выражений в свой адрес. Около девяти часов показался Антонов, как всегда улыбаясь, он вежливо поздоровался со мной.

Я сказал:   - Ваш пропуск, товарищ преподаватель.  

- Филимонов, вы что, меня не узнаете?  

- Приказано у всех проверять пропуска.  

Он покопался во внутреннем кармане тужурки:   - Кажется, я оставил пропуск дома.  

- Без пропуска не могу вас пропустить.  

- Но я же опоздаю на занятия.  

Тут подошёл Кангро. Он всегда в нужное, а вернее, совсем в ненужное время оказывался на месте:  

- В чем дело?  

- Гастон Петрович, я оставил пропуск дома.  

- Вот и идите домой за пропуском.  

Улыбочка исчезла с лица Антонова.   - Это безобразие, у меня срываются занятия. Я буду звонить Аносову.  

Аносова на месте не оказалось. Звонок Новицкому тоже ничего не дал - Новицкий сказал, что делается это по его приказанию.  

     На первом же занятии по технологии металлов, Антонов улыбаясь и глядя на меня, сказал, что ему очень приятно было узнать, что некоторые курсанты бдительно несут службу, но плохо, когда эту бдительность доводят до абсурда. Кроме того, не надо забывать, что не только курсанты проверяют пропуска у преподавателей, преподаватели порой тоже кое-что проверяют у курсантов.

На перемене ребята говорили мне:   - Попал ты, Игоревич, на сессии он тебе этот пропуск припомнит, он же прямым текстом это сказал.  

Но Антонов оказался нормальным мужиком. Хотя он ещё пару раз и заводил речь об излишней бдительности некоторых присутствующих на его занятиях, на экзамене поставил мне пятёрку. Все-таки, сам бывший курсант, понимал, что я лишь выполнял приказ.  

Мы все больше и больше обживались в училище и если, и приходилось порой слышать в свой адрес: "салага", сами себя салагами мы самонадеянно уже не считали. Мореходку в Таллине любили все - и русские, и эстонцы.  

К солдатам и матросам Советской Армии эстонцы, в отличие от русского населения Таллина, относились, мягко говоря, неприязненно.

В Таллине даже говорили, что названия кораблей на лентах бескозырок матросов заменили названием флотов из-за того, что после войны в Таллине было убито несколько матросов с крейсера "Киров".

Якобы, когда в августе 1941 года наши войска покидали Таллин, отступая к порту для погрузки на суда (к этому времени немцы обошли Таллин и продвинулись к Питеру километров на сто, уйти из Таллина можно было только морем), эстонцы стреляли нашим в спину.

И что крейсер "Киров", покидая Таллинскую бухту, вышел на рейд и дал по городу несколько залпов из главного калибра. Когда же "Киров" в 1944 году снова вернулся в Таллин, эстонцы стали мстить морякам за тот обстрел.  

Не знаю, насколько достоверна эта история (не обстрел, а причина замены надписи на лентах). Думаю, вызвано это было скорее тем, что сведения о дислокации сил флота являются военной тайной, а тут всегда можно определить, где находится какой корабль.  

Иногда, бывало, общаясь с эстонцами, чувствуешь недоброжелательство, но, узнав, что ты из Мерекооль - мореходки, к тебе сразу начинали относиться иначе. Эстония - прибалтийская страна, издавна многие ее жители связаны с морем. Знали они, что труд рыбака, моряка - нелёгок и опасен, и относились к людям этих профессий с уважением. Кроме того, в те годы моряки, которые ходили в загранку, считались хорошо обеспеченными людьми. Это тоже влияло на отношение к нам.

У меня одно время была знакомая девчонка - эстонка. Как-то раз, когда мы встретились в городе, ей потребовалось зайти домой. Дверь открыла ее бабушка и, увидев меня, стала сердито что-то ей говорить по-эстонски. Я уловил только одно слово - "мадрус" - матрос. Видимо, была недовольна, что внучка встречается с матросом. Та ей стала объяснять, что я курсант мореходки - Мерекооль.

Услышав это слово, бабулька заулыбалась и жестом пригласили меня войти. По ее настоянию мы выпили по чашечке кофе. Она с нами не пила, а сидела на диване и, улыбаясь, смотрела на меня. Иногда она как бы про себя повторяла: "Мерекооль, Мерекооль". Может быть, вспоминала, как лет сорок - пятьдесят тому назад заглядывал к ней на огонёк курсант ещё той, дореволюционной мореходки. Распрощались мы с ней тепло.    

Вскоре после нашего возвращения из отпуска всем курсантам сделали комбинированный укол от гепатита, столбняка и кучи ещё каких-то болезней, в том числе и тропических. Делали его под лопатку. Первому курсу, при первичном уколе вводили по три кубика, второму - по кубику, третьему - по половине кубика.

Последствия укола оказались для нас плачевными, почти что в прямом смысле этого слова. На следующий день место укола распухло и очень болело. Все первокурсники ходили полусогнувшись. Часть попала в лазарет с высокой температурой. На несколько дней самой распространённой шуткой у нас стало, встретив кого-нибудь из своих ребят, воскликнуть:   - Привет, как живёшь? - и сделать вид, что хочешь хлопнуть его по плечу. Тот с воплем от тебя отскакивал.  

Позже, на втором и третьем курсах уколы эти мы переносили уже безболезненно и со снисходительной улыбкой посматривали на перекошенных новых первокурсников.