В колхозе нас поселили на хуторе в большом доме. Мы выгрузили из машины привезённые с собой матрасы и расположились на полу. Риммер спал с нами, Белой выделили отдельную комнату.
С хозяевами мы общались редко. Риммер, мы его между собой называли "каплей", передал нам убедительную их просьбу не обрывать яблоки в саду, там ещё оставались поздние сорта. Не могу сказать, что просьба была всеми услышана. Вечерами после отбоя иногда в темноте раздавался хруст пожираемых яблок. Риммер делал вид, что спит. Ежедневно назначался дневальный, который на работы не ходил, производил приборку в кубрике (нашу комнату с подачи Риммера мы называли исключительно так) и помогал Лидии Ивановне на камбузе: чистил картошку, носил воду, мыл посуду и т.д.
Сентябрь в Эстонии - это не бархатный сезон на Черноморском побережье. Часто шли дожди, временами задувал холодный ветер, но выпадали и тёплые солнечные дни. Шинель "изменника родины" успешно и согревала, и защищала меня от дождя. Она была явно не посвящена в его коварные замыслы, а, если и знала, то, наверняка, не разделяла их.
Мы собирали картошку, убирали лен, ворошили и укладывали в ригеля сено. Ригель - это две поставленные наклонно друг к другу деревянные рамы с несколькими поперечинами. На них укладывают скошенную траву. Получается что-то вроде шалаша, только без торцевых стенок. В дождливой Эстонии в сентябре сено на земле просто сгнило бы, а так его обдувает ветерком, оно понемногу даже сохнет, несмотря на капризы погоды. В этих же ригелях мы иногда прятались от дождя, а некоторые умудрялись там и вздремнуть часок - другой, если поблизости не было каплея. Вообще, работой мы старались себя не перетруждать. Риммер иногда, глядя на нас, вспоминал старую училищную поговорку и не только нашего училища: "Не тот нынче курсант пошёл - мелок, прожорлив и саковит".
Правда, он уточнял: - Про вас, хоть, и не скажешь "мелок", по сравнению с прежними семиклассниками вы богатыри, а все остальное - "в ноль" (артиллеристский термин - точное попадание).
Раза два мы ходили в колхозный клуб за пару километров, смотрели там кино. Помню, очень всем понравился фильм "Ленин в 1918 году" на эстонском языке. Горький заходит к Ленину: - Tervist, seltsemees Lenin! (Здравствуйте, товарищ Ленин). - Tere, tere, Aleksey Maksimovich! (Здрасьте, здрасьте, Алексей Максимович).
И так далее. Несколько раз ходили в баню. Баня была небольшая и топилась по-чёрному, на стенах ее был многолетний слой сажи. Электрического света в бане не было, зажигали свечку. Мылись мы группами человек по пять. В один из заходов кто-то уронил свечку, в темноте мы ее не нашли и оказалось, что она была одна. Домывались наощупь, а когда вышли наружу, начали хохотать, глядя друг на друга - все были перемазаны сажей, которая, к тому же, отмывалась потом с большим трудом.
В колхозе мы окончательно перезнакомились друг с другом, некоторых ребят я до этого не знал. Ближе всех я сошёлся с Женькой Троцким из Палдиски и Витькой Сергеевым, он до ТМУ после окончания Школы мореходного обучения (ШМО) - что-то вроде морского ПТУ, плавал кочегаром в Эстонском пароходстве на древнем пароходе "Тосно". С Витькой дружба сохранилась на долгие годы, хоть и виделись мы потом нечасто.
Телевизора на хуторе не было, а в сентябре в Эстонии темнеет уже довольно рано. Вечерами после ужина мы занимались травлей (в смысле, разговаривали, травили в прямом смысле мы позже, на первой плавательской практике) в кубрике лёжа на наших матрасах. Белая и Риммер рассказывали нам об училище, его порядках и традициях. Так что за этот месяц, работая в колхозе, мы одновременно и проникались "училищным духом".
Риммер приучал нас к морской терминологии. Пол был палубой, стены - переборками, потолок - подволок, порог - комингс, табуретка - банка и т.д.
Лидия Ивановна была очень приятной женщиной. Молодая, не более тридцати лет, она была высокая и стройная. Лицом она напоминала тогда ещё молодую певицу Эдиту Пьеху. Очень женственная и дружелюбная в общении. У всех нас она вызывала огромную симпатию. К сожалению, судьба ее оказалась трагична. Она была замужем, имела дочь, но муж погиб в море. Через несколько лет она снова вышла замуж за механика из Эстонского пароходства. Говорили, что брак был счастливым, но во время беременности ребёнок скончался в утробе, а врачи этого не заметили. Лидия Ивановна умерла в тридцать с небольшим. Произошло это через несколько лет после окончания нами училища. Я всегда с большой теплотой вспоминаю эту очень хорошую, безвременно ушедшую женщину.
Риммер был высокого роста, стройный с правильными чертами лица и слегка вьющимися темно-каштановыми волосами. В колхозе он обращался с нами довольно мягко, мы даже говорили между собой, что каплей по натуре невоенный человек. Но позже в училище, мы первое время были удивлены, когда на занятиях он повёл себя жёстко, и любые вольности с нашей стороны, которые мы могли позволить себе в колхозе, пресекал мгновенно.
О себе Риммер рассказывал, что детство его прошло в Одессе, перед войной он поступил в созданное незадолго до этого военно-морское подготовительное училище. С началом войны одесских "подготов" (так на флоте называли воспитанников этих училищ) эвакуировали в Баку, там же после окончания училища он продолжил учёбу в ВВМИУ им. Дзержинского, эвакуированного в Баку из Питера. Окончил Дзержинку, по-моему, в 1946 году. Несколько лет служил на кораблях на Камчатке.
С самого начала Риммер предупредил нас: - Чтобы мата я не слышал. За мат буду объявлять наряды вне очереди.
Естественно, иногда при непредвиденных обстоятельствах вырывалось что-нибудь не совсем цензурное. Как-то раз, когда каплей остался в доме, а мы собирали сено в ригеля, я споткнулся и соответствующим образом это прокомментировал.
Из-за одного из ригелей раздался голос: - Филимонов!
Я спросил: - Что?
- Ничего, как жизнь?
- Нормально, а как твоя молодая?
Из-за ригеля теперь раздался очень громкий голос: - Филимонов! Ко мне!
Я, наконец, узнал голос Риммера. Подошёл к нему:
- Товарищ капитан-лейтенант, курсант Филимонов по вашему приказанию прибыл.
- Филимонов, вас что, интересует моя молодая жизнь?
- Извините, товарищ капитан-лейтенант, не узнал вас.
- Идите, и чтобы я больше ничего подобного не слышал.
- Есть!
Позже ребята рассказывали мне, что они видели, как подошёл Риммер и, слушая наш диалог, внутренне давились от смеха. Ведь мы всего несколько дней как стали курсантами, и офицеры казались нам очень высоким начальством, и вдруг они слышат мою непринуждённую беседу с Риммером.
В один из первых дней нашего пребывания в колхозе, Риммер на утреннем построении стал спрашивать, кто чем занимался до училища. Кто-то поступил сразу после школы, кто-то успел поработать до поступления, кое-кто поплавал. Дошла очередь до меня, я сказал, что работал.
- Где?
- В почтовом ящике.
Раздался дружный хохот ребят. Снисходительно улыбаясь, Риммер сказал:
- Это надо понимать, что вы работали в предприятии почтовый ящик номер такой-то?
Я ответил, что именно так обычно это и понимают. Смех ребят меня разозлил. Провинция - подумал я. В Москве это был вполне естественный ответ и ни у кого он смеха не вызывал. Половина Москвы работала в почтовых ящиках и все отлично понимали, о чем идёт речь. А этим, видите ли, смешно.
Кто-то подошёл ко мне после построения: - Как же ты залезал в почтовый ящик?
Я послал его кое-куда, добавив: - Из какой берлоги ты вылез, если обычных вещей не знаешь.
За парня вступились остальные: - Конечно, одни вы, москвичи, все знаете, а все остальные по берлогам живут.
Я махнул рукой: - А ну вас.
Надо сказать, за все время обучения в училище, это был у меня единственный конфликт на почве моего, если можно так сказать, москвичизма. Москвичей во всем училище было два-три человека и относились к нам даже с некоторой долей уважения уже только потому, что мы из Москвы.
Свободное копирование
