На фронте наши наступали, по радио все чаще объявляли о салютах в Москве. Все больше становилось пленных немцев. Их почти не охраняли наши солдаты, стерегли свои же немцы с какими-то повязками на рукавах шинелей. Идёшь, смотришь - зона, строят, скорее всего, жилой дом Столбы, колючая проволока, но наши солдаты только на КПП, на всех четырёх углах зоны под грибками, съёжившись на ветру, спрятав руки в карманы шинелей, стоят немцы.
Появились пленные румыны. Они в длинных шинелях песочного цвета, в высоких бараньих шапках. Ходят они без конвоя, командуют ими их же офицеры. Кстати, офицеры ни у немцев, ни у румын сами не работали. Вместе с румынами появились и их транспортные средства: скрипучие арбы, которые тащат пары светлых, желтоватых, длиннорогих неторопливых волов. На окраине посёлка вырос базарчик. Кроме обычных продуктов, на нем трофейными зажигалками, авторучками, папиросами торгуют инвалиды: молодые ребята в армейской форме, кто без руки, кто без ноги. Они же показывают карточные фокусы, некоторые поют под аккордеон.
Мне запомнилась песня, которую пели на мотив "Раскинулось море широко":
Шумит кукуруза сухая
По склонам Кавказской горы,
Товарищ, от дома родного
Далеко находимся мы...
Один, тоже в солдатской форме, но из расстёгнутого ворота гимнастёрки у него голубели полосы тельняшки, на тот же мотив пел песню о моряках:
Я встретил его под Одессой родной,
Когда в бой пошла наша рота,
Он шёл впереди с автоматом в руках,
Матрос Черноморского флота.
Он шёл впереди и пример всем давал,
А родом он сам был с Ордынки.
И ветер гулял за широкой спиной
И в лентах его бескозырки.
Я встретил его после боя в простой
Украинской низенькой хате,
Лежал он на докторском белом столе
В кровавом и рваном бушлате.
Двенадцать ранений хирург насчитал,
Две пули вонзились глубоко,
Очнувшись порою моряк напевал
Раскинулось море широко.
И если ты, доктор, поедешь в Москву,
То забеги на Ордынку.
Жене передай мой смертельный привет,
А сыну отдай бескозырку.
Народ слушал внимательно. Женщины плакали, а мы, мальчишки, говорили, что когда вырастем, обязательно станем моряками Черноморского флота. Они все такие сильные и бесстрашные. У него двенадцать ранений, две пули вонзились глубоко, а он ещё напевает. Тут у нас возникали споры, входят две глубоко вонзившиеся пули в число двенадцати ранений, или же с этими пулями ранений уже четырнадцать. А он ещё поёт. Нет, идти надо, когда вырастем, только в моряки.
Иногда милиция устраивает на базаре облавы. Инвалидов разгоняют, некоторых тащат в милицию. Инвалиды, большинство из них поддатенькие, отбиваются от ментов костылями, матерят их на чем свет стоит. Когда двое милиционеров волокут такого инвалида, а он упирается, прыгая на одной ноге, всегда за него вступаются женщины:
- Чего привязались к человеку, жить-то ему как-то надо. Шли бы с немцами воевать, чем здесь над инвалидами измываться. На фронте здоровые мужики нужны.
Милиционеры, в основном молодые грузины, явно укрываются в милиции от армии.
Песни переделывали и мы, мальчишки. Очень популярную в то время песню "Тёмная ночь" мы напевали с такими словами:
Тёмная ночь,
Один пуля порвал провода,
Другой пуля всю ночь до утра
За солдатом гонялся...
В наших компаниях были и русские, и армяне, и грузины, вот в песни и вносился кавказский колорит.
