Это было давно - 17

В апреле 1943 года родилась наша младшая сестра Света, домашнее прозвище Бук, производное от слова Букашка.

   Родилась она в машине, когда маму везли в роддом в Челябинск, но довезти не успели. Недалеко от дороги был лагерь с заключённым, где был фельдшерский пункт. Туда и завезли маму и новорождённую. Лагерь этот был около деревни Перхушково. В метрике у Светы так и стоит: место рождения - деревня Перхушково Челябинской области. Слава Богу, не записали, что место рождения - тюрьма.    

В 1943 году я пошёл в первый класс Каштакской школы. Насколько помню, это была четырёхлетка, более старших ребят возили в школу в Челябинск, это километрах в двенадцати от Каштака. Сейчас, наверное, Каштак стал частью Челябинска.  

Но ещё до начала занятий, летом, как только нас записали в школу, всех школьников, в том числе и потенциальных, стали собирать по утрам в школе и с кем-нибудь из учителей, группами мы по мосту через Миасс переходили на ту сторону реки и там, в лугах, собирали лечебные травы для госпиталей. Иногда мы шли в лес и собирали там шиповник. Нам объясняли, что мы делаем важное государственное дело. Что наши травы помогут раненным бойцам быстрее поправиться и поехать на фронт, бить фашистов. А когда в середине дня, мы со своими травами усталые возвращались в школу, нам давали по кусочку чёрного хлеба, посыпанного сахарным песком. Это казалось нам почти что пирожным, о которых мы слышали, но есть которые нам, во всяком случае, на нашей памяти, не доводилось. Осенью мы с мамой и бабушками ходили в лес за ягодами и грибами. Грибов в окрестностях Каштака было много, с тех пор я полюбил это занятие. Очень вкусными были жареные маслята, но особенно хороши были перечные грузди. Их солили и когда ты вилкой накалывал такой грибок и с хрустом надкусывал его, ощущение было такое, словно он поперчен, хотя при засолке никто их не перчил. Сейчас я представляю, как хорошо таким груздем закусывать рюмку холодной водки. Но тогда, по малолетству, водку я не употреблял, так что теперь остаётся только представлять. Мы их ели с картошкой и постным маслом, если оно было.  

В школе было трудно с тетрадками, их делали наши родители из любой чистой бумаги, которую удавалось достать. Нарезали бумагу, потом сшивали нитками. У меня тетрадки были из миллиметровки, это было круто. Как-то однажды нам в школе выдали настоящие тетрадки. Они были шикарные. У них были голубые обложки и чистая разлинованная бумага. Учительница объяснила нам, как Родина о нас заботится, что и в такое трудное время, когда "всё для фронта, всё для победы", она не забывает о детях и снабжает нас такими замечательными тетрадками. Это действительно было здорово. Прозвенел звонок на перемену, и учительница сказала, чтобы никто свои тетради не подписывал, что она покажет на следующем уроке, как это правильно делать. Я не дождался начала урока и написал на тетради свою фамилию: "Филимоноф". Когда учительница увидела, что я уже подписал свою тетрадь, она стала кричать на меня и бросила этой тетрадью в меня. А я не мог понять, что же её так разозлило. И очень удивился, узнав, что в конце фамилии пишется буква "в", а не "ф".

Писали в тетрадках мы первые полгода карандашом и только потом начали писать чернилами. Шариковых ручек тогда не было, широко они распространились у нас в стране только в начале семидесятых годов, хотя мои товарищи по училищу привозили их из-за границы ещё в конце пятидесятых годов. Автоматических перьевых ручек тоже мы не видали. Позднее появились немецкие трофейные, которые выменивали у пленных немцев за табак, но они было, в основном, у наших отцов, да и то позже. В школе у ученика редко можно было такую увидеть. Писали мы обычными деревянными ручками с пером, которое вставлялось в специальный наконечник. Ручку все время нужно было макать в чернильницу, чернил на ручке хватало, чтобы написать только несколько букв. Иногда с пера срывалась капля чернил и на листе образовывалась жирная уродливая клякса, за которую нам влетало и в школе, и дома. Перья были разными, самым лучшим для школьника считалось 86 перо, эта цифра была на нем выдавлена. Им можно было писать "с нажимом", как это называлось: когда выписывалась вертикальная линия буквы, перо сверху вниз велось с нажимом, и линия получалась более толстой. Буквы, написанные таким способом, смотрелись красивее. Был даже специальный урок чистописания, на котором мы постигали эту премудрость. Чернил в школе не было, их мы приносили с собой. Вообще, существовали чернильницы-непроливашки, чем они были хороши, видно из их названия, но это был страшный дефицит. Ведь во время войны промышленность такими мелочами не занималась, и непроливашки были только у тех, у кого они сохранились в семьях ещё с довоенных времён. Таких было мало, и наша семья к их числу не принадлежала. В основном все мы носили с собой в школу пузырьки с чернилами. Сколько неприятностей и слез было из-за этих пузырьков. То он выпадал у тебя из рук на улице и разбивался, а ты приходил в школу без чернил, за что получал нагоняй от учительницы. То вдруг кто-нибудь случайно, или не совсем случайно, толкал твою парту, пузырёк, который стоял на ней, опрокидывался, чернила заливали тетрадь и далее, по наклонной парте, текли на рубашку и брюки. Это была уже крупная неприятность. Одежда была в те годы страшным дефицитом. О "Тёте Асе" и "Тайдах" тогда никто и слухом не слыхивал и когда ты заявлялся домой, весь перепачканный чернилами, словесный нагоняй был далеко не худшим вариантом.  

Одним из первых уроков у нас в первом классе оказался урок пения. Учительница спросила, какие песни мы знаем, все начали выкрикивать названия песен, но когда она сказала: "А кто хочет выйти к доске и спеть?", никто не решился. Многие из нас не знали друг друга и стеснялись. В конце концов одна девчонка вышла и тоненьким голоском спела песню про Аржака:   
Аржак был парень бравый, 
Фасон большой держал, 
Учился на рабфаке, 
Был первый хулиган. 

Вот шесть часов пробило, 
Аржак спешит домой, 
Грузинские ребята 
Кричат: "Аржак, постой"

Аржак остановился, 
Грузинские кругом, 
Вы бейте, чем хотите, 
Но только не ножом.

Аржак схватил бутылку 
И начал биться ей, 
Но в грудь ему вонзилось 
Тут шесть стальных ножей.

Извозчик запоздалый, 
Вези меня скорей, 
Я кровью истекаю 
От нескольких ножей. 

Его везли в больницу 
И клали на кровать, 
Два доктора, сестрица, 
Спешили жизнь спасать.

Спасайте, не спасайте, 
Мне жизнь недорога. 
Считался хулиганом, 
А дрался без ножа.

И чья это могила 
Так пышно расцвела? 
А сторож отвечает: 
Могила Аржака.    

Все это с большим чувством было исполнено семилетней девочкой. Нам всем стало жалко неведомого доселе Аржака.  

Учительница сказала, что песня эта хорошая, но не для нашего возраста, а мы сейчас будем разучивать другую. И мы выучили:   
Мы лошадок покормили, 
Их почистили, помыли. 
Эх, лошадка, ты постой, 
Напою тебя водой. 

Взяли вожжи с бубенцами, 
Запрягли лошадок в сани. 
Едут, едут молодцы, 
Красной Армии бойцы.    

Эта песня понравилась мне гораздо больше. Я даже представлял себе, как в островерхой будёновке и длинной, до пят шинели я запрягаю лошадку в сани, сажаю в неё несколько девочек из нашего класса, к сожалению, теперь я их совершенно не помню, но тогда, видимо, я на них положил глаз, и мы с бубенцами едем кататься в поля за Миасс. В воображении все выглядело очень красиво.  

Кстати, песню про Аржака спели как-то в начале 90-х годов в передаче "В нашу гавань заходили корабли". Тогда я узнал, что "грузинские ребята" - это не грузины, а шпана, жившая на Грузинских улицах - Грузинах, в Москве.  

Класс наш как бы делился на две группы: одна - это мы, ребята из Каштак, вторая - ребята из двух близлежащих деревень. Мы для них были "городскими, приезжими", кроме того, у большинства из нас отцы работали на стройке, здесь, в тылу, а их отцы, почти у всех, были на фронте. Антагонизма не было, но, конечно, они жили тяжелее, хуже были одеты. Были у них у всех обязанности по дому, по хозяйству, от которых мы были избавлены, поэтому и учиться им было труднее.

Учились мы во вторую смену, но в школу приходили на два часа раньше, и вместе с учительницей продолжали наши походы за лекарственными травами и шиповником, и так же по возвращению в школу нас ждал хлеб, посыпанный сахарным песком. Но лето на Урале короткое, вскоре небо все чаще и чаще стали затягивать низкие серые тучи, с полей из-за Миасса дул холодный ветер, и мы стали возвращаться в школу замёрзшими, а то и промокшими. И к началу октября мы за травами ходить перестали.