За то время, что мы прожили в Каштаке, у папы на машине поменялось несколько шоферов. В основном, это были женщины. Мужских рук в тылу не хватало и женщинам пришлось осваивать некоторые, считавшиеся ранее мужскими, профессии. Помню трагическую судьбу одной из них. Это была молодая, весёлая, насколько помню, красивая женщина. Муж ее был на фронте, у неё был маленький ребёнок. Она очень тепло относилась к нам, детям. Однажды, она поздно вечером возвращалась откуда-то на своей машине. У машины не работали фары, и она в темноте въехала в колонну солдат, которая шла по дороге.
После Сталинградской битвы под Каштак на отдых были выведены остатки знаменитой дивизии генерала Родимцева, которая особенно отличилась при обороне Сталинграда. Отец потом рассказывал, что всю дивизию разместили в доме отдыха неподалёку от нас. Причём, заняли они два небольших корпуса. Сто - полтораста человек, это все что осталось от дивизии, которая когда-то насчитывала десять-двенадцать тысяч человек личного состава.
Недавно отмечали очередную годовщину окончания Сталинградской битвы. Говоря о ней, диктор сказал, что в этом сражении погибло около миллиона наших солдат, и, что подсчётам историков, средняя продолжительность жизни рядового на передовой не превышала 24 часа. Вот в группу солдат этой дивизии и врезалась машина. Несколько человек погибли. Говорили, что солдаты готовы были убить водителя. Ее спасло от самосуда только то, что они увидели перед собой женщину. Потом судили её и механика, выпустившего из гаража машину с неработающими фарами. Вроде, их не расстреляли, посадили. Что стало с её ребёнком, не знаю.
Солдаты Родимцевской дивизии появились у нас ещё в начале зимы 1943 года. Где-то за Каштаком у них было стрельбище, и они периодически группами по двадцать-тридцать человек с винтовками на плечах проходили строем через наш посёлок. Они были в темных шинелях, валенках, в ушанках, завязанных под подбородком. Увидев их, мы бежали к ним и кричали: - "Дяденька, дай пулю". Солдаты бросали нам стреляные гильзы от патронов. В нашей мальчишеской среде гильзы эти были большой ценностью. Однажды на мою просьбу: - "Дяденька, дай пулю", солдат протянул мне не гильзу, а именно пулю. Я сказал, что прошу у него пулю, а он что мне даёт? Он говорит: - "Бери, это и есть пуля". Но такая пуля мне была не нужна. Почему-то я часто потом вспоминал этого солдата и думал, что он, слыша наши просьбы, специально припас пулю, чтобы отдать ее мальчишкам, но его дар был отвергнут. Может быть, вспоминая своих детей, решил хоть чем-то одарить нас. У нас появились знакомые среди солдат, и теперь, когда они проходили на стрельбище мимо наших домов, мы пристраивались рядом с ними и беседовали со своими новыми приятелями.
В один из редких папиных выходных мы пошли с папой и мамой гулять. Мы шли, разговаривали, смеялись. Незаметно оказались недалеко от дома отдыха, в котором разместили сталинградцев. Я увидел своего знакомого дядю Андрея и сказал папе: - Смотри, это дядя Андрей, он хороший, он мне давал пули, хочешь, я тебя с ним познакомлю?
Папа стал говорить, что не надо его знакомить, но я уже кричал: - Дядя Андрей, дядя Андрей! Солдат подошёл к нам. - Дядя Андрей, а это мой папа, мы гуляем.
Солдат с усмешечкой посмотрел на папу: - Гуляете? Ну, гуляйте, гуляйте, - повернулся и ушёл. Папа довольно резко сказал нам: - Пошли. Дальше мы шли молча.
Конечно, теперь я понимаю, что у солдата, прошедшего через ад Сталинграда, зрелый мужчина, прогуливающийся по лесу с женой и сыном в то время, когда на фронте идут жестокие бои, не вызвал особой симпатии. Да и папа, скорее всего, чувствовал себя рядом с ним неловко. Но ни правых, ни виноватых, по-моему, не было. Шла война, кто-то, как теперь говорят, "ковал победу" на фронте, кто-то в тылу. И не от них зависело, кому, где находиться. И все же, все же. Можно понять и чувства солдата, и смущение папы. Как бы тяжело в тылу не было, солдат на фронте, вырванный из обыденной жизни, ежесекундно был рядом со смертью. А в тылу, даже после самого напряжённого рабочего дня, человек приходил вечером домой, к жене, к детям. И солдат не мог не испытывать к здоровому мужчине, находящемуся в тылу, сложного чувства. Тут были и превосходство, и доля презрения, и элемент зависти. И чувствовал свою невольную вину перед ним папа. Во всяком случае, теперь я это так себе представляю. Конечно, тогда я о таких материях не задумывался, и не понимал, почему два таких хороших человека вместо того, чтобы начать дружески разговаривать, как мы разговаривали с дядей Андреем при встречах, почти враждебно разошлись.
Вспоминаю каштакские вечера. Папа приходил домой поздно, обычно мы уже спали. Уезжал он на работу рано, и мы иногда не видели его неделями. Мама всегда была занята хозяйственными делами, ведь в семье было семь человек. Занимались нами бабушки. Они или читали нам книги, или рассказывали сказки. Иногда целые вечера у нас занимали беседы о "прежнем времени". Я хочу сказать, что это не было брюзжанием: как было хорошо тогда и как плохо сейчас. Просто они рассказывали, как они тогда жили.
Нами их рассказы воспринимались тоже почти как сказки. Рассказывая о Новогодних праздниках, бабушки говорили, что к ним на ёлку приглашалось всегда много детей. Заранее окольными путями узнавали, какой подарок хотел бы получить ребёнок от Деда Мороза. Все это покупалось и дарилось на Новогоднем празднике. На мой вопрос, а если бы я сказал, что хочу получить в подарок педальную машину, неужели мне ее подарили бы, следовал краткий ответ, от которого ёкало сердце: - "Конечно".
Педальная машина - это был предел мечтаний. У одного из ребят в нашем доме была старая педальная машина, на которой он иногда разъезжал по коридору, а мы за ним бегали. Родители запрещали ему давать нам кататься на ней. Может быть, поэтому она и сохранилась до тех времён. Иногда, правда, от него снисходило разрешение сесть на твёрдое сидение машины и проехать несколько метров. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие, чувствовать, что ты управляешь машиной. Говорили бабушки, что к праздникам покупалось огромное количество пирожных и дети ели их, сколько хотели. И рассказывали, какие они были, эти пирожные. Стоило пирожное две или три копейки. Мы тут же спрашивали, сколько же пирожных можно было бы купить на папину зарплату, получалось, что сотни. Конечно, это воспринималось как сказка, в реальной жизни просто не может быть такого. Правда, часто разговоры эти заканчивались словами, что кончится война и начнётся счастливая жизнь, снова всего будет много, и будут папа с мамой покупать нам пирожные и, может быть, и у нас с Додкой появится педальная машина. Часто вечерами беседовали на эти темы мы с бабушками. И потом, ложась спать, уже закрыв глаза, мечтаешь, как ты будешь ездить на своей педальной машине, и какими вкусными будут эти неведомые пирожные.
