В июле 1959 г. Я была зачислена научно-техническим сотрудником в Институт этнографии АН СССР. Институт находился на улице Карла Маркса, недалеко от Ленинской библиотеки. Это был старинный дом, в середине был небольшой зал, где стоял огромный овальный стол, за которым многие сотрудники работами или принимали посетителей.
Я написала в журнал «Этнография» статью о кетах и селькупах, о походе к озеру Дында, где было тоже поселение селькупов. Один из редакторов журнала, доктор исторических наук Долгих, пригласил меня в Институт для беседы. Я ему все подробно рассказала об экспедиции, о нашем маршруте, о поселке Келлог, в котором жили кеты (малая народность Севера). Он предложил мне работать в их институте и дал анкету для заполнения. Я села в зал за овальный стол и стала заполнять анкету. Рядом посадили девчонку моего возраста. Она тоже заполняла анкету. Она спросила меня, что надо писать. Я сказала - фамилию, имя, отчество, а дальше - где родился, например, Ростовская область, Мечетенский район, поселок Зерновой. Я заполняю свою анкету и краем глаза вижу, что девчонка в месте рождения написала: «Ростовская область, Мечетенский район, поселок Зерновой...». Я ей говорю: «Что ты написала? Это я там родилась! Я тебе для примера сказала!». А она говорит: «И я там родилась ! А потом мы встретились с ней, и она сказала, что спрашивала своего отца, и он сказал, что: « Вася Мамаев был у нас комсоргом. Он был высокий, худой и веселый!». Отец мой не вспомнил его, так как комсомольская организация была большая. Вот как бывает!
Осенью 1959 г. Я поехала в Смоленщину в этнографическую экспедицию для изучения современных обычаев в современной русской деревни. Начальником экспедиции была Мила Маркова, художник - Михаил Михайлович, Алла Панян и я. Мне было поручено снимать планы населенных пунктов. Перед самым отъездом в Смоленщину я почувствовала, что беременна. Сказала Орлову, он сказал: «Решай сама!». Я поехала. Решила, что 2 месяца - не такой большой срок.
Одной из больших остановок было село Монастырщина. Там была церковь с высокой колокольней. Я познакомилась со священником, и он разрешил мне забраться на колокольню и сделать план села. Он дал мне второй ключ, и сказал, что закроет дверь в церкви своим ключом, и ушел. Когда я закончила работу, я стала спускаться вниз по лестнице. Из колокольни лестница шла вдоль западной стены, плотно примыкая к ней. Напротив меня был иконостас с иконами! И тут я почувствовала, что я в церкви не одна! Все иконы внимательно следили за каждым моим движением. Причем следили строго и сурово! Особенно строго смотрели глаза «Нерукотворного Спаса». Господи, я помню этот взгляд до сих пор! Мне бы упасть перед этими иконами, каяться и плакать! Просить прощения за все прегрешения мои. Но я была слепа и глуха тогда. Я помню в селе Монастырщина священника. Вечерами к нам в избу приходила маленькая горбатая женщина, которая тихим голосом говорила мне: «Батюшка приглашает Вас на чашечку чая». Я приходила к нему, и мы подолгу беседовали с ним о жизни, о боге, о спутниках». Я говорила, что бога нет, там наверху летают спутники»... А он тихо говорил мне: «Бог в душе, это , это совесть и любовь к людям». Я говорила: «Я и так люблю людей, стараюсь им помочь им». Это был первый священник, который своим тихим голосом заронил сомнения в моем безбожии.
Я часто вспоминаю смоленское село Монастырщина, церковь с высокой колокольней, икону «Нерукотворного Спаса» и чаепития у Батюшки осенними вечерами.
Однажды Маркова сказала: «Возьми блокнот и карандаш и пойдем в Правление, там сегодня будет заседание. Надо все подробно записать». Мы пришли. На лавочке сидело человек шесть или семь мужиков. Милка достала фотоаппарат, и мы с ними сфотографировались. Потом пришел Председатель колхоза - высокий дородный мужик. Мы еще раз сфотографировались и пошли в избу на заседание. Председатель сказал несколько слов о том, что надо подвести итоги уборки урожая и о подготовке к посеву озимых. Дальше начались выступления членов Правления. Иногда мы слышали знакомые слова: «Трактор» или «комбайн», затем шла ненормативная лексика. Потом опять попадалось знакомое слово: «запчасти» или «горючее» и снова тирады ненормативной лексики. Ошалевшие, после этого правления, мы молча пришли домой, молча налили в чашки чай и молча сидели и пили, пока не пришел наш художник - Михаил Михалыч. Он спросил нас: «Ну, как Правление». Мы с Милкой посмотрели друг на друга и начали хохотать! Мы хохотали наверное минут сорок. Потом Милка Маркова как могла деликатно рассказала о Правлении. Михал Михайлович и Алла Панян тоже хохотали.
Однажды мне пришлось одной идти в соседнюю деревню сделать ее план. Я пошла, по дороге наткнулась на раз вилку и растерялась: «Куда идти?». Я увидела в поле недалеко от меня женщин, вроде как в белых платочках и темных рубахах! Я стала им кричать: «Как пройти в деревню?». Они молча пошли дальше от меня. Я побежала за ними и опять стала спрашивать дорогу. Они пошли еще быстрее, в хлебах были видны только их головы. Я побежала за ними и вдруг они распластав крылья, поднялись в небо. Это было так неожиданно, что я с испугу села на землю и заплакала. Потом вытерла слезы, посмотрела на дорогу: «Видит ли кто?» и пошла по тропинке в деревню.
Как-то раз начальница наша послала меня и художника Михал Михалыча в дальнюю деревню. Нам оседлали двух лошадей, хозяйка дала мне белый полушубок и красный шерстяной платок (было уже холодно). Мы благополучно подъехали к деревне, и остановились на пригорке. У околицы стояла группа мужиков. Они заметили нас и побежали по избам. Мы решили, что в деревне что-то случилось, и поехали быстрее, чтобы помочь. Один мужик, оставшийся у околицы, увидев меня по разбойничьи засвистал и громко крикнул: «Это баба!». Оказывается, вся деревня гнала самогон, а мужики следили, чтобы не наехала милиция. Меня он принял за милиционера. Когда мы подъехали к околице мужики поняли свою оплошность и опять забегали из дома в дом. Оказывается, вся деревня варила самогон, а несколько мужиков стояли на околицах, как говориться «на стреме», чтобы милиция не нагрянула.
Когда мы уезжали из Монастырщины, местный священник провожал нас на своей коляске до развилки. Мы распрощались и поехали на своей телеге, а он долго стоял на взгорке и смотрел нам вслед.
Летом 1964 г. мы с Орловым ездили в Лениград, Таллин и Ригу. Я написало об этой поездке несколько стихотворений.
ТАЛЛИНСКАЯ БАШНЯ
Когда-то ты была стройна
Слегка угрюма, величива,
Хранила город от врагов
И ядра грудью отражала,
Не раз, вступая в жаркий бой,
Ты о пощаде не просила.
Века промчались над тобой,
Но ты по-прежнему красива.
Таллин 1964 г.
ПИРИТА
Пирита - даль золотая!
Солнце, песок и море!
Чаек белые стаи
Волнам, как песне вторят,
Парус в морском просторе,
Словно большая птица!
Эти сосны и море
Будут мне часто сниться.
Дали запомню эти,
В памяти сберегу я
Свежий приморский ветер,
Пириту золотую!
Свободное копирование
