В Москве Лен Уинкот написал хорошую книгу о своей английской молодости, ездил вместе с Леной на презентацию и в Лондоне охотно давал интервью:
– Мой корабль – коммунизм. Были бури, была сильная качка, но я всегда твердо стоял на палубе.
Тут он слегка привирал. До возвращения в Москву о коммунизме Лен отзывался не лучше остальных интинцев, чем очень сердил Минну Соломоновну.
Вот кто действительно твердо стоял на палубе давшего крен корабля, так это Саламандровна – социалистка-бундовка с дореволюционным стажем.
Нашу с Юликом посадку она воспринимала философски:
– Деточки, вам выпало быть навозом на полях истории.
– Не хочу я быть навозом! – кричал я. – Даже на полях истории!
– Что поделать, Валерик. Ты не хочешь, но так получилось.
Уинкоту фрау Минна не могла простить измену идеалам. Она без интереса слушала его, как нам казалось, вполне здравые рассуждения. А был он разговорчив, даже болтлив и совсем не похож на сдержанных английских джентльменов из книг нашего детства.
– В Англии никогда не будет революции, – втолковывал он Саламандровне. – Никогда!
И объяснял, почему: вот на митинге в Гайд-Парке произносит пламенную речь анархист – ругает буржуазию, обличает империалистов, поносит монархию. Его слушают человек тридцать. В сторонке стоит полисмен, тоже слушает, но не вмешивается. И только когда оратор в конце своей речи воскликнет:
– А теперь, братья и сестры, возьмем бомбу и бросим ее в Бекингемский дворец! – полисмен поднимет руку и скажет:
– Леди и джентльмены! Тех, кто возьмет бомбу и пойдет к Бекингемскому дворцу, прошу сделать шаг вправо. А кто не пойдет – шаг влево.
Все тридцать человек делают шаг влево и тихо расходятся.
Но Минна Соломоновна таким шуткам не смеялась, она свято верила в неизбежность мировой революции. Мы с ней не спорили; за нас спорил – сменяя Уинкота – отец Сашки Переплетчикова, приехавший навестить непутевого сына. Его аргументы были не идейного, а чисто экономического свойства:
– Нет, вы мне скажите: сколько булок я мог купить при царе на три копейки?
– Причем тут булки! – сердилась Саламандровна. – Еврей-монархист... При царе вы бы и нос не высунули за черту оседлости!
– Причем тут мой нос? Тем более, что я был ремесленник и мог жить, где угодно...
Свободное копирование
