Одно из самых глупых положений это положение человека, остающегося жить после неудачной попытки самоубийства. Я был страшно разбит и слаб, но все-таки мог кое-как пройти на прогулку во время раздачи обеда, а после обеда Соколов чуть не силой повел меня вторично на прогулку.
— Нельзя не идти: тебе нужно на чистый воздух. Доктор приказал как можно больше гулять.
— И смех и горе. — Чтобы я не сделал другой попытки, Соколов унес обе вьюшки.
Колодкевич давно заметил, что творится что-то неладное, и несколько раз звал меня накануне и утром на беседу, но я не в силах был ему ответить и только вечером подошел к стене и стал рассказывать ему обо всем происшедшем. Когда я дошел до того, как Ирод унес у меня вьюшки, то Колодкевич перебил меня и сказал: "Это первый порядочный поступок в жизни смотрителя".
Я чуть не рассердился на эту шутку, но Колодкевич сейчас же заговорил со мной так тепло, так сердечно, что мне стало стыдно за вспышку раздражения, и я порадовался, что не успел сказать ему какой-нибудь резкости. Я не предупредил Колодкевича о моем намерении, ибо не хотел расстраивать и волновать, и теперь мне было очень тяжело, что мой поступок заставил его так за меня мучиться душой, но все же я не мог дать ему того, что он просил: слова, что я не повторю своей попытки.
Неудача меня обескуражила тем более, что самый, по-видимому, легкий и удобный способ кончился неудачей и повторить его, если бы даже на это нашлась охота, не было возможности, ибо Соколов отказался возвратить мои вьюшки, когда я стал требовать их, говоря, что в камере холодно, жить нельзя. Он очень резко сказал:
— Коли холодно, велю больше топить, целый день топить буду, а вьюшек тебе иметь нет надобности.
Свободное копирование
