Молока я вновь не получил, но дня через три-четыре условия нашего заключения были значительно улучшены. Прогулку стали давать ежедневно, и время ее увеличили втрое, то есть до трех четвертей часа. Стали давать книги (правда, эти книги были исключительно духовного содержания: Четьи-Минеи, полное собрание сочинений святого Дмитрия Ростовского, "Христианское чтение" духовный журнал 30-х и начала 40-х годов и т. п. хлам, среди которого было только две удобочитаемые книги: Стоглав (Духовный Собор, созванный Иоанном Грозным) и Диксона "Святая земля" путешествие по Палестине, написанная, как и все, что пишет Диксон, живо, картинно, занимательно и весьма поучительно по общественным взглядам). Я в первое время был рад всякому клочку печатной бумаги и жадно набрасывался на все, что хотя по внешнему виду могло назваться книгой.
Пища была радикально изменена. Первое блюдо стали разнообразить: щи, борщ, суп. Особенно хороши были зеленые щи со сметаной и яйцами. Три раза в неделю давали биток в сметане настоящий биток, три раза кашу, гречневую, пшенную, ячменную, из хорошей крупы, с очень большим количеством масла, а по воскресеньям жареное мясо и пирог (постная пища была окончательно изгнана). Я помню, как в первый раз Ирод торжественно указал на него своим ключом и внушительно произнес:
— Дается пирог.
Не знаю, хотел ли он этим ответить на слова, сказанные мною Ржевскому, или просто хотел усугубить впечатление, которое должна была произвести такая великая милость, но он посмотрел на меня так, как будто ждал, что я буду просто уничтожен этими двумя словами. Но увы! Сердце мое так ожесточилось, что я совершенно спокойно только спросил:
— С чем?
— С рисом, — ответил отрывисто уже обычным деловым тоном Ирод.
Мыла нам все же не дали. Чай давали только тем, кто попросит доктора. Но мне так тяжело и так противно было разговаривать, тем более просить о чем-нибудь Ирода и присных его, что я предпочел просидеть все время моего пребывания в Алексеевском равелине без чаю. Соколов очень любил, чтоб его просили, и его задевало мое постоянное молчание. Я не обращался ни с какими просьбами, даже, например, тогда, когда осенью мои коты совершенно развалились, так что подошва отстала и из носка торчали пальцы. Всякий раз на прогулке я промачивал ноги и шел по коридору, хлопая мокрыми башмаками. Соколов, видимо, замечал это, но все же ждал моей просьбы дать новую обувь. Я победил-таки, и он сам обратился ко мне:
— У тебя, кажется, башмаки прохудились?
Я заметил, что жандарм принес уже мне новые, но по вкоренившемуся обычаю сохранять все в строгой тайне держал их у себя за спиной.
— Кажется, — ответил я Соколову и поднял ногу, указывая на капавшую из башмака воду.
— Чего же ты раньше не говорил? Разве можно столько времени ходить в разорванной обуви? За тобою надо смотреть, как за малым ребенком.
Вообще Соколов стал относиться ко мне гораздо мягче и внимательнее, чем это можно было ожидать от такого субъекта. Но это я объяснял себе не только тем, что в его душе пробудилось какое-нибудь человеческое чувство, а тем, что начальство вовсе не желало, чтобы я окончательно сошел с ума, здесь, в равелине, и меня пришлось бы увезти в больницу, как это сделали с Игнатом Ивановым, которого продержали там до открытия Шлиссельбургской тюрьмы, а тогда привезли его, все еще больного, сюда и вогнали-таки в гроб {Изменение режима пришло, однако, поздно для некоторых из товарищей. В 20-х числах умер Ланганс. По вероисповеданию он был католик и просил позвать ксендза. Ему не отказали в этом, обещали даже, но... он так и умер без напутствия священника своего вероисповедания. Вероятно, начальство нашло неудобным послать ксендза в равелин и оставлять его с глазу на глаз с государственным преступником. О каждой новой смерти можно было узнавать по лампам. Дело в том, что лампы, выносившиеся утром из наших камер, ставились на подоконники окошек стены коридора, каждая против той камеры, которой она принадлежала; и всегда число лампочек соответствовало числу заключенных, так что легко было, пересчитав их, убедиться в убыли одного из товарищей. Для тех же, кто знал число камер и их расположение, не составляло труда сообразить, какой No занимал погибший.}.
Свободное копирование
