Мы говорим о Победе, это хорошее слово. И Великий Праздник. Но есть еще слово Страдание. Мне кажется, его тоже нужно помнить.
Губернатор моего города в Дни Победы придумал на центральной улице устраивать победные парады военной техники. Техники времен войны, той, которая действительно и принесла нам Победу. Я не в праве судить, осуждать такие мероприятия. Но, когда я смотрю на это свежеокрашенное красивое сильное оружие, я всегда начинаю думать о другой стороне войны, о людских страданиях из-за нее. В том числе и о тех, которые я видел, испытал, пережил. И которые как-то сейчас уже начинают забываться
Вот, например, картинка из моей памяти. Товарный крытый вагон возле пакгауза. Привезли картошку для какой-то организации. Но не рассчитали со временем, случился в пути мороз, и картошка замерзла. Взрослые решили разгружать вагон прямо на землю, а потом увезти картошку на лошадях или машиной. Наверно, нельзя было задерживать вагон. Огородили ящиками площадку, и выгрузка началась, деревянными лопатами. По поселку уже разнесся слух о вагоне с картошкой. И о выгрузке. И сюда стали собираться голодные дети. А тогда все были голодные. В нашем северном краю - тоже. И вокруг ящиков образовалась детская стенка. Некоторые картофелины «улетали» за пределы ящиков, это была уже добыча детей. Взрослые могли прогнать детей, но почему-то не прогоняли. И даже старались посильнее махнуть иногда лопатой. Мы с сестрой тоже были добытчиками, и принесли матери картошки. У меня даже осталась в памяти цифра «семнадцать», столько картофелин я принес домой. Наверно, эта цифра так, потом появилась в моей голове.
Или вот другая картинка. В годы войны в нашем поселке часто появлялся паренек лет пятнадцати-шестнадцати. Звали его Ваня Пышакский. Наверно, он был из села Пышак, недалеко от нас. Говорили, что от голода у него что-то сделалось с головой. В поселке нашим родителям, как служащим, выдавали продовольственные карточки. А в деревнях, в колхозах карточки были не положены. Поэтому там голодали сильнее. Ваня Пышакский ходил по поселку и нищенствовал. Почему-то он возил за собой довольно большую двух колесную тележку. Хотя не помню, чтобы он что-то перевозил на ней. Из его рта как-то нехорошо всегда бежала слюна. Когда он просил милостыню, он не заходил в дома. Он останавливался со своей тележкой возле дома и пел. Мне хочется привести эту песню, я ее запомнил, наверно, навсегда, в память об этом Ване. Может быть, о нем все уже забыли. И мне его и сейчас жалко.
Шла машина из Тамбова,
Под горой котенок спал, да иго-го!
Говорит ему машина
Уходи, а то стопчу, да иго-го!
А котенок отвечает
Не мешай, я спать хочу, да иго-го!
Ване что-то давали, кусочек хлебца, картошечку, кто что мог. Хотя, какой там кусочек хлебца, какая картошечка! Может быть, кусочек лепешки из засушенного с лета клевера. Или из пестов. Такая была тогда у нас еда. Его никто не обижал, и дети, которые часто бывают жестоки. Все знали, если вдруг громко заговорить с Ваней, или закричать на него – он скорчивался и начинал быстро-быстро что-то говорить. И плакать.
Конечно, вроде бы это не такое все страшное. Не фронт. И не стреляют, и не убивают. И не жизнь «под немцами». И не Ленинградская блокада. И не преддверие победной для нас Сталинградской битвы. Когда Сталин не захотел отдать приказ об эвакуации из города детей, женщин, стариков. И все они, миллион человек, с беженцами, остались фактически на поле боя. Когда фашисты применяли недавно «изобретенное!» ковровое бомбометание, бомбовую утюжку.
Нет, моя судьба, и судьба жителей моего поселка, была благосклоннее. Я не переживал Ленинградскую блокаду. И не был я под бомбами Сталинграда. Но когда такое, что вспомнилось мне, почти каждый день, и так несколько лет – это и холодно, и голодно, и тяжело, и страшно. Конечно, не нам, детям в ту пору, а нашим родителям, нашим матерям. Хотя и нам – тоже.
Из сегодняшнего, уже далекого, я иногда представляю себя в том вагоне, с мерзлой картошкой. Я выгружаю вагон. И передо мной – стена ребятишек. Озябших, голодных, в ветхой одежде. Они не завидуют, если счастливая картофелина досталась другим. Они понимают…. Они ждут….
И мне сейчас, как тогда тетям в вагоне, хочется взмахнуть, и почаще, посильнее, лопатой. Чтобы счастливых картофелин – было больше.
Помнят ли об этом молодые! И будут ли помнить потомки! Может, и не надо. Но тогда, какая Национальная Идея?
Свободное копирование
