Ты, маменька, ты приласкай меня - 2

Лев Николаевич Толстой, уже старик, на листке бумаги попытался передать свое состояние: «Хотелось, как в детстве, прильнуть к любящему, жалеющему существу и умиленно плакать и быть утешаемым. Но кто такое существо, к которому я мог бы прильнуть так? Сделаться маленьким и к матери, как я представляю ее себе… Ты, маменька, ты приласкай меня».

***
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ ПО МАТЕРИНСКОЙ ЛИНИИ.

Эти дни
Моя мать
Вспоминает деревню
Все чаще…
На пороге осень.

Перекресток осенний.
Промчался
Сразу по трем дорогам
Ветер.
И скрылся вдали.

Исикава Такубоку.

Я любил расспрашивать, а мама любила рассказывать о наших корнях, наших прародителях. Такие задушевные разговоры обычно не получались, если мама была без дела. Она не умела быть без дела.
Особенно теплые и задушевные беседы и воспоминания происходили при работе на улице, особенно в лесу, при собирании лесных ягод, чаще всего землянки. Найдем с мамой земляничную полянку побольше, опустимся на корточки, а я чаще и на коленки, собираем ягоды и разговариваем. Все свои тайные горести в такой обстановке мамочке выложишь. И всегда она облегчит любое горе. Но когда все хорошо в жизни, мы просто вспоминаем. Часто и о своих корнях.

По дедовской для меня линии со стороны матери, мама рассказывала о моем прапрадеде Артеме, Артеме Баранове. Он с семьей жил на хуторе, расположенном между будущими тогда Артющичами и Чудиновым, в частике. Мама рассказывала, что там была белая глина, как мел. Что такое частик, мама не помнила, может быть, просто частый лес.

Но моему прапрадеду не понравилось жить среди леса, хотя это и было близко к селу, к Чудинову. Поэтому Артем перевез свой дом и хозяйство в Боровой починок, называющийся так официально по документам. В простонародье это место позднее стало называться Артющичи, починок или хутор. Мама полагает, что название Артющичи образовалось от имени Артем.

Прапрадед выбрал место красивое, для жизни более удобное, близко к реке Великой и рядом с маленькой речкой - жилкой, и родник чистый под окнами. Но и здесь лес кругом – сосны, сосновый бор. Который полого спускался с окрестных возвышенностей к реке, тоже к Великой. И безлюдье кругом, тишина в погожие дни. И шум леса в непогоду, особенно в дождливые длинные осенние ночи.

Когда я ездил на мамину родину, там никто уже не жил, родник исчез, не стало людей, пропал и родник. А, может быть, в густой траве я его и не нашел. Но лес был – все тот же.

У Артема, по маминым рассказам, было два сына: Данила, мой прадед, и Петр, мама называла – Петруня. У Петруни было три сына, один из них – Афоня, Афанасий, и две дочери.

У Данилы было трое детей: Петр, Иван и Анна. Петр Баранов женился на моей будущей тогда бабушке Лопатиной Татьяне Фроловне, Иван умер еще до женитьбы Петра, у него был сын, тоже Иван, который после смерти моего деда Петра сватался к моей бабушке Татьяне, но бабушка его не «приняла». Анна уехала в Казань, известно только, что у нее был сын Николай.

Отец моей бабушки Татьяны Фроловны, мой другой прапрадед, Фрол Лопатин, родом был из Чудинова. От первой его жены у него было две дочери: Татьяна, моя бабушка, и Пелагея. И еще одна приемная дочь. Первая жена у Фрола умерла рано, бабушке Татьяне было всего два года. Женившись во второй раз, Фрол одновременно стал жить как с женой и со своей приемной дочерью. Вторая жена детей не рожала, зато приемная дочь родила двух сыновей: Дмитрия и Степана. Степана Фрол за сына не признал официально, поэтому Степану с малолетства приходилось ходить побираться, но жили все вместе. Позднее Степан ушел жить в дом одной женщины из Чудинова, и у них родился сын Сергей. Еще позднее они всей семьей уехали в Киров (Вятку), и следы их потерялись.

Дмитрий женился на глухонемой девушке из богатой семьи, занимался торговлей, после смерти Фрола наследовал все его хозяйство. У них было четверо детей: Михаил, Василий, Николай и Мария.

Вторая жена моего прапрадеда Фрола своих детей не родила и очень любила не родных Татьяну, мою бабушку, и Пелагею, а также и их детей, своих не родных внуков, в том числе и мою маму. В доме она была хозяйкой, всех домочадцев очень любила, и ее все любили.

Пелагея вышла замуж за Федора из деревни Марамыги. И у них был сын Иван и две дочери, подружки моей мамы и двоюродные сестры, Анна и Таисия.

В последствии, когда моя мама со своей семьей стали жить в Юрье, в районном центре, многие мои родственники со стороны бабушки Татьяны Фроловны заходили к нам в гости и часто ночевали у нас.

В Артющичах после смерти Артема и обоих его сынов Данилы и Петра, образовалось два крестьянских хозяйства, внуков Артема: хозяйство Петра Даниловича, моего деда, и Афанасия Петровича с братьями, наших дальних родственников в каком-то колене. Моя мама не помнит, почему так получилось, но земли у Афанасия Петровича было больше и жили они лучше, чем Петр Данилович. Некоторые из братьев Афанасия Петровича, да и сам он, учились в военных училищах и стали офицерами. Предположительно, при выделении общинной земли учитывались лица мужского пола, а у Петра Артемовича сыновей было больше. А, может быть, просто они умнее вели хозяйство.

Вот эта лишняя земля после Октябрьской революции стала причиной раздора между соседями – родственниками, приведшая к гибели моего деда Петра Даниловича.

У моих деда с бабушкой Петра Даниловича и Татьяны Фроловны жизнь была не легкая, я считаю, по вине деда. Но мои мама и бабушка, тети и дяди никогда не винили его, а жалели. И я своего деда всегда жалел и любил. Хотя его никогда и не видел.

Родилось у них шестеро детей, по старшинству Евдокия, Арсений, Антонина, Дарья, моя мама, Александра и Николай.

По рассказам мамы, ее детская семья жила не богато, но дружно. У отца была кузница в Чудинове, и он там работал. Так как от Артющич до Чудинова не близко, около четырех километров, домой он приходил не каждый день, снимал в Чудинове комнату. Когда подросли Евдокия и Арсений, а потом и Антонина, они стали хорошими помощниками матери.

Дом в Артющичах состоял из двух изб, связанных оградой и хозяйственными постройками, одна изба зимняя, другая летняя. Летняя - не потому, что там нельзя было жить зимой. Просто зимой топили печь только в зимней избе. Но иногда, среди зимы, переходили на несколько дней жить в летнюю избу, а в зимней открывали все окна и двери, вымораживая тараканов.

Я очень жалею, что не разу не съездил в Артющичи вместе с мамой, летом всегда в Юрье у мамы было много работы, хозяйство, огород, корова, поросенок, оставить все это на кого-то мама не решалась. Поэтому бывшее расположение дома маминого детства, любимые ее уголки и тропочки я представлял и пытался найти по маминым рассказам. И одной фотографии, которую очень удачно сделал фотограф-любитель.

Конечно, всё собирались с мамой съездить в Артющичи вместе. Но всё откладывали на следующий год, на следующий год. А потом не стало мамы. Но вот своих детей свозить на их бабушкину родину я считаю необходимым. Свозил пока только свою старшую дочь, Ольгу. Младшие съездят сами, если я не смогу. Когда будет для этого возможность, когда наша страна, закончив перестройку, позволит своим гражданам иметь средства провести отпуск по своему желанию.

Фотография хутора Артющичи выполнена с дороги к хутору из села Великорецкое, когда она, дорога, появляется из леса и опускается в пойму речки-жилки.

Через речку-жилку сделан бревенчатый мост, несколько толстых бревен поперек речки, сверху бревнами же выполнен настил. Перед мостом речка образует омуток, довольно глубокий.

В деревне Ардичи жила с семьей моя тетка Мария, тетя Маня, сестра моего отца. Мальчишкой я несколько раз гостил у тети Мани, и с двоюродным братом Аркашей мы любили ходить рыбачить в этот омуток, ловить голавлей. Рыба сюда заходила в разлив с реки Великой.

После моста дорога поднимается вверх, а затем поворачивается: основная колея направо в Чудиново, углубляясь в лес, более слабая колея – к домам хутора. Если подходить к Артющичам из Чудинова, избы хутора видны издалека, в туннеле лесной дороги.

Писатель Александр Герцен, я предполагаю, посещал село Великорецкое не только летом, во время торжественного религиозного праздника, но и зимой. В книге «Былое и думы», описывая красоту души вятичей, он рассказывал, что в студеное ночное время или в сильные метели жители деревень и хуторов в избах у дорог оставляли зажженные лампы, маленький огонек, ночью у окна, в помощь заблудившемуся путнику.

Мне всегда представлялось, что такой огонек горит в мамином детском окне.
Конечно, у мамы в детстве не было своего окна, потому что, когда семья большая, многодетная, в ней все общее, и окна тоже.

Мне легко представить внутренность маминой избы, в детстве я часто бывал у родственников в деревне, да и в школе нас часто посылали на уборку урожая в колхозы, а там мы жили всегда в избах колхозников.

Крестьянская изба за прошедшие 20 – 30 лет, от маминого детства до моего, – вряд ли много изменилась. Жаль, что не сохранился дом, построенный еще моим прапрадедом Артемом, революция и коммунистическая политика в деревне стронула многих людей с места.

После того, как все дети разъехались, бабушка Татьяна Фроловна дом продала и уехала жить в город к дочери Антонине. Тоже ведь целая трагедия - уехать, бросить родное наследственное место, где прошла вся жизнь.

Новому хозяину не понравилось, «не приглянулось», жить среди леса, да и коллективизация не позволяла вести индивидуальное хозяйство, и он перевез дом в другое место.

Еще раньше то же случилось с другим соседним хозяйством. И не стало хутора Артющичи.

В крестьянской избе зачастую отсутствовало разделение площади дома на комнаты. Посреди избы, ближе к одному из углов – русская печь, так что вокруг печи можно бегать, что очень любят маленькие дети. Иногда перегородкой отделялась кухня, но чаще - спальня для родителей, иногда и кухня, и спальня.

Особенностью крестьянской избы в моих вятских краях – это лавки по периметру стен, широкие, из толстых досок. И полати вверху, занимающие значительную часть избы, и, как правило, примыкающие к печи.

Родители спят в отгороженной комнате, старики и дети – на печи, на полатях или на лавках. С полатей обычно просматривается вся изба, кроме спальни, поэтому, если придут гости или в доме – праздник, и внизу накрытый стол, играет гармошка и пляски, дети всегда на полатях и высматривают оттуда. На полати им часто подают и угощение.

Я люблю деревянные бревенчатые дома, летом здесь всегда не жарко, зимой – всегда тепло. Но особенно мне всегда нравилось приходить в такой дом с улицы в осеннюю холодную промозглую погоду. В дом, где тебя ждут, где тебе рады. Это мне вспоминается всегда как очень счастливое и радостное!

На мой взгляд, жить на хуторе было удобно, с точки зрения ведения хозяйства. Луга для покоса – под окнами, в пойме речки-жилки и на берегу Великой. Но были и дальние покосы.

Моя мама рассказывала, что иногда ее одну оставляли дома хозяйничать и нянчится с младшими братом и сестрой, а все старшие уходили на дальний покос. За целый день мама, тогда еще девочка, так устанет от хозяйственных дел и нянченья, что из окошка только и высматривает, когда же, наконец, появится на тропе платок ее мамы, моей бабушки.

Недалеко от дома была и пашня. К моему времени покосы в Артющичах еще сохранились, колхозы старались беречь богатые травой луга. Ну, а пашни – они заросли лесом. Еще сравнительно молодым, и смешанным, сосны и ели, а по опушкам – лиственным, березовым. Я по этим пашням долго ходил, высматривая грибы. И печалясь о прошлом.

В вятских краях свободная земля среди леса и возле него, - быстро зарастает деревьями. Так же случается и с тропочками и дорогами, не походишь или не поездишь по ним – они живо зарастают травой, а потом и деревьями, если дорога лесная. «Позарастали стежки-дорожки…» - эта песня, наверное, про мою родину.

Заросшие лесом пашни, которые в свое время обрабатывались, пахались, на лошадях, легко распознаются в лесу. Чтобы не гонять лошадей поперек поля, участки пашни на прямых и обратных прогонах брались узкими. Обработав один участок, переходили к следующему, и на поле образовывались полосы, выпуклые посередине и со впадинами по краям, по меже. В таком лесу трудно заблудиться, идешь вдоль одной полосы, потом по другой, не теряя ориентировки. Почему-то и грибы любят такие участки леса.

Ну, а о грибах и ягодах на хуторе и говорить не приходилось, лес вокруг, собирай только, не ленись. Грибы помногу и сушили, и солили, а из ягод больше мочили бруснику, варить варенье – не было сахара.

Жить на хуторе по ведению хозяйства, может быть, и удобно, все рядом, но вот скучновато, наверное, скучновато! По крайней мере, нужно было иметь привычку. С соседями, с семьей Афанасия Петровича, особой дружбы не было, жизнь на хуторе, мне кажется, чем-то похожа на жизнь в коммунальной квартире. Но ни бабушка Таня, ни моя мама на скуку вроде не жаловались. «Некогда скучать было»,- утверждала бабушка. Дети все ходили в школу, в село Великорецкое. Можно было бы ходить в Чудиново, чуть ближе, но тут проблема с переправой через реку Великую.

Во время учебы, в самые зимние месяцы дети домой, в Артющичи, не ходили, ночевали в Великорецком, снимали «угол». Свободного времени у детей больше было зимой, в выходные дни и в каникулы. Летом всегда находилась работа по хозяйству. Мама вспоминала, как вязали они сети на продажу, как отдавали ее в няньки к богатому хозяину в Большие Барановы. Да и по хозяйству дети не по возрасту многое умели.

Из развлечений зимой мама вспоминала, как катались на корытах с горы.

Заливался обществом длинный участок дороги под горку, где-то между Большими Барановыми и Артющичами. Дно деревянного корыта снаружи обливали водой и замораживали. Катались не только дети, но и взрослые, с многих окрестных деревень. Как было весело, особенно в рождественские праздники и на масленицу! Каждый из нас обязательно помнит свои ледяные горки. И с кем катался, и на чем! И сколько раз разбивал себе нос или расшибал коленки!

У меня, уже во взрослой жизни, не было возле дома погреба, но был на даче. И картошку, и другие продукты я хранил там. И зимой туда ездил на санках. Дорога туда, многие участки, были под горку, я садился на санки и – вспоминал детство! И думал иногда, нужно бы маме в детстве брать корыто по дороге в школу, и прятать в лесу. А по пути домой спускаться на нем по ледяной горке, и быстро, и интересно.

Мне вспоминается, и в мое детство в семье было деревянное корыто. Может быть, из маминого приданого, мама в нем стирала, мне оно очень нравилось. Кататься с горки мама его не давала, были уже санки. Но мне кажется, на корыте кататься было бы интереснее.