Со следующим поездом я поехала в Смоленск. Когда поезд тронулся, я почувствовала, что какая-то гора свалилась с моих плеч, и я не знала, кого благодарить — бога или К. за спасение от миновавшей меня опасности. Предсказания М. не сбылись, и мой идеал остался на высоте. Я ликовала, что не ошиблась в его честности и убедилась окончательно в его любви. А между тем я ошибалась жестоко, как только могут ошибаться девушки в эти годы, да и то тогда. Теперь такие наивные существуют только в сказках и возбуждают смех. Мамаша встретила меня сочувственно и крайне одобрила мой поступок, говоря, что с отцом я бы погибла. Мой побег ставился мне в подвиг, и я успокоилась, написав отцу, что навсегда остаюсь у мамаши и что если он хочет меня видеть, то пусть приедет и живет с нами. (Уезжая из Минска, я оставила ему письмо, где объявила о своем решении "не путаться по захолустьям" и попробовать ужиться с матерью.) Сестра за мое отсутствие очень развилась и смотрела совсем взрослой девушкой: она командовала всем домом, и мать, очевидно, подчинялась ей. Она поминутно вскрикивала:
— Какая ты хорошенькая!.. Ты отобьешь у меня всех поклонников!
Мамаша снисходительно улыбалась и подтверждала, что Лене, несмотря на ее тринадцать лет, уже сделали два предложения и все убеждены, что ей скрывают лета. Она несколько раз играла на сцене роли "больших" в водевилях и имела успех. Она перемерила все мои костюмы и платья, поражаясь моему богатству и вкусу; ботинки показала всем знакомым. "Посмотрите, какая у Мани маленькая ножка", — кричала она на весь дом. Она объявила тоном, не допускающим возражений, что ей пора надеть длинное платье, так как она на вид старше меня, а я уже ношу, и, когда я подарила ей два из моего гардероба, восторгу ее не было границ.
Из минских писем моих они знали, что К. служил там. Мамаша стала расспрашивать о нем, что с ним, куда уехал и т. д. Я сказала, что он уехал в деревню, и, распространяясь об его успехах на сцене, умолчала об остальном. Когда мы ложились спать, Лена легла на мою кровать и сказала: "Ты, верно, влюблена в К., недаром ты такая кислая. В него нельзя не влюбиться, я его помню: он такой красавец. Мама до сих пор им восхищается". Мне оставалось только признаться ей во всем что я и сделала с удовольствием, потушив предварительно свечку. Долго, до рассвета, шептались мы, и я была в восторге, что нашла в сестре друга, которому могла поверить свою тайну. На другой день Елена была в каком-то праздничном настроении: она знала "тайну", переглядывалась со мной особенным образом и командовала в доме еще больше. После обеда мы, под видом прогулки, отправились на почту и получили письмо, лежащее там уже со вчерашнего вечера. Лена сгорала от любопытства, но совершенно разочаровалась, узнав содержание письма. Она ждала страстного послания, "как в романах", а вместо этого К. писал, что навестил свою матушку и отправляется опять в путь для переговоров о контракте, советовал продолжать быть "умной", "не киснуть" и обещал писать часто. Письмо было без подписи, что меня удивило и немножко обидело, а Елена вдруг вскрикнула:
— Какое глупое письмо! Не может быть, чтобы это писал К., такой красавец и умница! Ты врешь — это кто-нибудь другой.
Я тотчас же ответила на письмо и начала его упреком за отсутствие подписи, на что получила ответ: "так надо", "хоть вы стали умнее, но не очень и многого не понимаете". Почему "так надо", я [не] отдавала себе отчета, но успокоилась.
Прошло несколько времени... С матерью были маленькие стычки, но Елена восстановляла мир: "Что вы на нее кричите? Ведь она уж большая",— и я жила спокойно, ожидая чего-то. Явился у меня поклонник, молодой человек девятнадцати лет, и Лена, да и все в доме стали звать его шутя моим женихом. Он по целым дням был у нас, и я безбожно с ним кокетничала. Это избавляло меня от необходимости быть часто с нашим жильцом (отвратительная личность, которую весь дом ненавидел) и слушать его ядовитые намеки. Он постоянно наущал мамашу присматривать за мной хорошенько и "не распускать барышню". Делал невозможные предположения относительно юноши "жениха" и доводил меня до слез. Мамаша иногда противоречила ему, но большею частью соглашалась, и тогда он изливал свою желчь безнаказанно. Я явно показывала ему свою ненависть, из-за чего начались истории каждый [день] и преимущественно за столом. Каждый мой кусок был отравлен, и почти всегда я не кончала обеда. В день получения писем от К. я ни на что не обращала внимания, старалась отшучиваться, потому что на душе было весело, а это вызвало подозрения, а может быть, и Лена выдала.
Свободное копирование
