Букинский источник добычи хлеба насущного напомнил неприятный, с моей точки зрения, обычай американцев выбрасывать на улицу все, что им не нужно. Например, сменилась мода на мебель, и состоятельные люди выгружают прямо на мостовую кресла и столы, кушетки и серванты, диваны и кровати. Вещи добротные, дорогие, только чуть-чуть поношенные. Когда я видел выброшенную на улице мебель, то всякий раз огорчался. Труд человеческий выбрасывают — как им не жалко! Возможно, в виде протеста решил я тогда сделать мебель, которую не выбросишь, потому что она не имеет никакого отношения к моде.
Материал нашелся сам собой. Неподалеку от моей мастерской шумел кронами могучих деревьев Центральный парк Нью-Йорка. Он в свое время был разбит на каменистом острове Манхэттен (деревья сажали в насыпной грунт), и поэтому после каждой бури десятки огромных деревьев лежали с вывороченными из земли корнями, будто сраженные ударом в грудь исполины. Немало труда требовала разделка и транспортировка упавших деревьев. Зато материала, предназначенного для изготовления «вечно модной» мебели, у меня избыток.
За эту работу, как помнится, взялся я всерьез в тридцать пятом году. Кое-что сделалось само собой еще раньше. Это кресла «Сова» и «Удав», которые выросли не в нью-йоркском Центральном парке, а в иных местах.
В тридцать пятом из причудливого, колоссальных размеров пня топором и стамеской вырубил да вырезал «Стол». Что бы вы ни положили на гладкую столешницу — книгу или коробку конфет, фрукты или цветы, — тотчас за вашими намерениями станут наблюдать любопытные ребятишки: со всех сторон они прилепились к столу и смотрят озорными детскими глазами.
Когда я жил на Пресне, у меня в студии дневали и ночевали здешние ребятишки. Я баловал их конфетами, давал пятачки и гривенники на кулечки-фунтики со спелой сладкой малиной и кисло-сладкой красной смородиной, играл с ними в шумные пятнашки — одним словом, водил с детьми дружбу. И вот теперь их лукавые рожицы я навсегда пригласил к себе в гости. Тогда же изваял из комля могучего дуба «Кресло» — по сей день в нем сижу — и стул для собеседника: за узенькой спинкой его пристроился ласковый старичок Алексей Макарович. «Кресло с птицами», «Столик с белочкой», «Кресло паутинка», «Столик с гномом и кошкой», выдолбленные в стволе ларцы, «Козлоногий музыкант» и «Лесная кикимора» рождались друг за другом, становились одновременно нужными вещами и украшением нашей нью-йоркской квартиры.
Об этой мебели распространилась молва. Взглянуть на нее приходили малознакомые и совсем незнакомые люди. Появилась у нас в доме — вот ведь как их проняло! — миссис Джан Рокфеллер.
— Сколько стоит ваша мебель? — последовал. вопрос.
— Эти вещи мне не принадлежат. Я подарил их моей жене.
Миссис Рокфеллер, полагая, что мы торгуемся, набиваем цену, обращается к Маргарите Ивановне:
— Продайте мне эту мебель. Я заплачу столько, сколько вы спросите.
— Нет. Я не могу этого сделать. Это подарок — он не продается...
Свободное копирование
