***
В 1937 году повсеместно отмечалось столетие великой печали России — гибели поэта. Словно вихрь налетел, роем закружились в голове пушкинские строфы, и слышен был его голос. По представлению, каким он вдруг открылся, без каких-либо побуждений извне я вылепил Пушкина. Не знаю, хорош ли он вышел. Но это был мой Пушкин — весь, целиком.
Мариамов, состоявший в комиссии по подготовке пушкинского вечера, уговаривал меня поставить гипсовый бюст поэта на сцене.
«Пушкина» водрузили на высокий пьедестал вблизи авансцены, и каждый участник вечера — выступал ли он с речью, читал ли стихи — невольно обращался к бюсту поэта. Центральным номером программы было выступление Марии Куренко. Певица появилась на сцене в костюме Татьяны Лариной. Ее горячо приветствовали, ей дарили удивительной красоты венки живых цветов, и она с грацией пушкинской Татьяны величаво и задушевно один за другим складывала эти венки у подножия импровизированного пьедестала.
Ощущалось в ее свободном величественном шествии по сцене шаляпинское начало. У Шаляпина учились все, и не зазорно было подражать ему — великому артисту, реформатору оперного искусства.
Я смотрел на Куренко, а мне слышались громовые раскаты шаляпинского голоса.
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Свободное копирование
