***
Встречи с Павловым, его неотразимое человеческое обаяние с новой силой воскресили желание вернуться к образу Ленина. Слитность с думами и чаяниями народа, органический демократизм, простота и понятность всем и каждому — эти знакомые по личным впечатлениям качества В. И. Ленина хотелось отразить в скульптуре. И уж так всегда бывает у художников: о ком думаешь — тот и не сходит у тебя с мольберта или скульптурного станка. Я за время жизни в США десятки раз обращался к образу Владимира Ильича Ленина и трактовал его как образ неповторимого вождя-трибуна, и как мыслителя научного склада, и как образ гениального русского человека.
Лев Толстой — другой духовный властитель мирового масштаба — там, в Америке, особо близок и дорог был мне простонародной мудростью своей. Я вырезал в дереве небольшую фигурку Толстого: босой, с посохом в руке, в длинной крестьянской рубахе, он идет по русской земле.
Все годы заграничной жизни меня не оставлял трагический образ Достоевского. То он мне представлялся тяжело больным, истерзанным сомнениями, отчаявшимся человеком, и тогда являлась на свет символика безнадежности. В 1925 году я изваял на свет божий фигуру закованного в цепи, погруженного в пессимистические раздумья писателя. Но ведь могучий дух его побеждает трагические обстоятельства жизни.
Я вновь и вновь перечитывал удивительной силы отрывок «Записок из мертвого дома», где рассказывается о том, как в остроге арестанты, долго ухаживавшие за подбитым орлом, сбросили раненую птицу с вала на волю, в степь.
«Орел пустился прямо, махая больным крылом и как бы торопясь уходить от нас куда глаза глядят. Арестанты с любопытством следили, как мелькала в траве его голова.
— Вишь его! — задумчиво проговорил один.
— И не оглянется! — прибавил другой. — Ни разу-то, братцы, не оглянулся, бежит себе!
— А ты думал, благодарить воротится? — заметил третий.
— Знамо дело, воля. Волю почуял...»
Вот таким раненным, но не побежденным орлом представился мне и сам автор, когда я, перечитывая Достоевского, добрался до «Записок из мертвого дома», которые сравнимы с фресками Микеланджело.