...На родине в Караковичах не раз я встречал весну. Весна наступала у нас на горах раньше, чем где-либо в окрестности. На широких темных проталинах деревенские ребятишки бегали, встречая летящих из жарких стран диких гусей и журавлей песней:
Журавель, журавель, крутись колесом —
Твои дети за лесом.
Журавли курлыканьем отвечали нам и, покружившись, улетали дальше.
Как сейчас, вижу мельницу на Десне. Там хозяйствовали Василий Амплеевич Буравцев и его помощник Иван Федорович Одноглазый.
Работает большое колесо с приделанными к нему кулаками из дерева. Вода вертит колесо, колесо — шестерню, а та — тяжелый круглый камень, лежащий на неподвижном мельничном камне. Жернова размалывают зерна в мягкую, теплую от трения муку. Тут же привод, обдирающий гречиху на крупу и перемалывающий ее в муку для блинов. Все здесь интересно.
В теплую пору ребятня на мельнице: охотится с острогой на крупную рыбу. Под колесом в воде можно видеть, как стаями ходит рыба, подбирая падающие при помоле зерна. Когда работа затихает и вода не бурлит, голавли и крупные красноперки стоят у поверхности и тотчас скрываются в глубине, как только завидят опасность.
Невдалеке стояла очень маленькая избушка с одним окошком. В ней жил Костюченок с женой. У них было несколько ребятишек — грязных, жалких. Хозяйства никакого. Хата была почти всегда закрыта на замок. Костюченки ходили побираться по соседним деревням.
Более жалкого существования и такой бедности я никогда не видел. К нам Костюченок и его жена были добры и внимательны. Помню, однажды ночью послышался осторожный стук в окно.
— Кто там? — спросил отец.
— Встань-ка, Терентьевич, встань!
Отец вышел, и Костюченок с тревогой в голосе сказал, что в пчельне, которая была в ближней роще, загорелся улей. Улей из ситового елового дерева тлел, дымясь, а пчелы жалобно пищали, спасаясь от смертельной опасности. Принесли воду и осторожно залили огонь. Поступок Костюченка тронул отца и всех нас. Мы всегда с благодарностью относились к этому доброму человеку.
Но безысходная бедность в конце концов свела Костюченка с ума, и он был помещен в Смоленский дом для душевнобольных, где за ним ухаживал наш родич фельдшер Коненков Никита Ильич.
Скучно было на косогоре. Здесь не было красавицы Десны, не было друзей-ребятишек. Была лишь небольшая сажелка — яма с водой. В ней водились лягушки да бегали по поверхности водяные пауки.
За гумном заросшая осокой топь. Оттуда начинался ручей: совсем мелкий в сравнении с Десной.
Я часто сидел на пчельне, когда отец что-либо делал там: направлял косу, делал грабли. Я был занят своим: вырезал из липы дудки.
Свободное копирование
