Много былей и небылиц пришлось мне слышать в детстве.
Вечером в хате пряли или ткали, мужчины плели лапти или вили веревки, а кто-либо сидел у светца и поправлял лучину. Тут же стоял горшок с водой, куда падали огарки.
Рассказывали сказки и пели песни. В особенности хорошо пели портные, которые обшивали нашу большую семью. Я помню одну из этих песен, волновавшую нас, деревенских слушателей, до слез.
Как один купец рассказывал рассказ.
Ввечеру парень девчонку обласкал,
Обласкавши, обещался замуж взять.
Потом вышло это дело налицо;
Отдал перстень — получил свое кольцо.
Отец с матерью про дочку говорят:
«Знать, несчастной наша дочка рождена,
Что в такого негодяя влюблена».
Дочь, заплакав, взяла ведра и пошла,
И, поставив свои ведра под горой,
Сама скрылась в быстрой речке под водой.
Портные, как правило, калужские, шили шубы, починяли старые. Они вспоминали о различных происшествиях, которые случались с ними в странствиях по селам и деревням.
Умели басни рассказывать Андрей Ципупа, Никита Филиппович Кисель по прозвищу Ворона Филиппович, помощник скорняка Виктора Ивановича Зуева — большого мастера по выделке овчин. А Ворона Филиппович был к тому же и сочинитель. Бывало, скажешь: «Филиппьевич, сочини-ка что-либо!», а он ответит без промедления:
Вот, брат, как иду я мимо крыльца,
Вот, брат, как сидят два молодца...
Сбаю басню я другую,
Только лапти переобую.
Кто-нибудь из ребятишек незаметно клал тлеющий уголек в колесо прялки. Колесо вертелось, огонь раздувался, и нам было весело от вида сияющего огненного кольца.
Когда нужно было перебежать по сенцам в горницу, мы, отворив дверь, кричали: «Брысь!» Так пугали страх — вдруг кто-либо из привидений ухватит за подол рубахи... Идти через двор тоже небезопасно: на конюшне, по преданию, жил домовой. Он ночью гонял до усталости нелюбимую лошадь, а любимых откармливал овсом.
Все вокруг было населено неизвестными нам, таинственными обитателями. На все искали мы ответа, любопытству нашему небыло конца. А факты жизни и выдуманное каждый истолковывал по-своему, и мы еще больше запутывались в простых, но сложных для нашего детского понимания вещах. Были в деревне «колдуны» и «колдуньи», «знахари» и «тайноведы». были и свои, «местного значения», блаженные и юродивые.
Блаженным почитался самый старый человек в деревне Артамон Коненков по прозвищу Дед-щекотун. Помню, Дед-щекотун возвращался из леса. Мы обогнали его верхом на лошадях. Обвешанный березовыми вениками, словно леший, он старался ткнуть лошадь под живот, чтобы та взбрыкнула и сбросила бы мальчишку со спины. Каждый из нас, зная его хитрые намерения, крепко держался за холку коня.
В деревне, завидев деда, мы дразнили его: «Дед, дед, меня блошки кусают!» Он ловил неосторожного мальчишку и щекотал его, пока кто-либо из взрослых не отнимал несчастную жертву. Вследствие долгих лет Дед-щекотун перестал различать день и ночь. В лунную ночь он бегал по деревне, покрикивая: «Ах-ха-ха, человек по улице бежит». Стучал в окна и возвещал, что солнце уже встало и пора идти в поле на работу.
Помню и дурачка Сему Чепеницкого, который появлялся в деревне в морозные и метельные дни в одной рубашке, босиком. Сердобольные люди одевали его, но он отдавал свою одежду тому, кто у него попросит. Сема очень любил детей и нянчил их, когда оставался у кого-нибудь из крестьян. Он убаюкивал малышей, пел им песни. Были среди них песни былинного склада. Например, песня про Черноморца.
Как встану я раненько,
Приберуся чепурненько,
Сяду, сяду под оконце
Против жаркого солнца.
Не увидала б Черноморца!
Черноморец в поле едет,
Семерых коней ведет,
А восьмого вороного...
Ты не плачь, не плачь,
Буланый конь.
Дороженька наша дальняя,
Кручинушка непроезжая...
Сочинял Сема и детские считалки.
Жил мужик, пять овец, шестой жеребец,
Кот, да кошка, еще белоножка,
Дед помело, баба лопата.
Береги хату.
Сема был подвержен падучей, и когда его невзначай пугали, он бледнел, падал, бился головой о землю, впадал в бессознательное состояние и долго лежал на земле как мертвый.
Тогда кто-либо из жалостливых деревенских женщин подходил к нему, осторожно будил, приговаривая: «Вставай, Сема, вставай! Пойдем, я дам тебе молочка, у меня ты пообедаешь!» Сема доверчиво вставал. Его кормили, и он уходил в другую деревню. Удержать его было невозможно.
Сему любили все и всячески оберегали его и часто оставляли с детьми. Так было, пока не произошло несчастье. Однажды он отнес ребенка в рощу, положил его на траву и ушел. Ребенка нашли через несколько дней мертвым. Все были потрясены этим ужасным происшествием, но Сему не винили: ведь он был больной человек. Умер он трагически, его нашли замерзшим на дороге. Церковь устроила торжественные похороны. Собралось великое множество народу, и Сему причислили к юродивым.
Свободное копирование
