* * *
В. провожал нас в аэропорт 6 марта 1994 года, когда мы, проведя в Израиле полтора года и три дня, все с теми же огромными сумками на молниях и прочим скарбом, наконец, снялись я якоря. Внутренняя дрожь не покидала меня, пока не взлетел самолет. Мне все казалось, что нас задержат, догадавшись, что мы уезжаем навсегда. Это было вполне возможно, так как нас занесли в компьютер, а там значилось, что я отправила в Москву багаж, получила заграничные паспорта и освободила квартиру. Но все обошлось. Рики дали снотворное, и он мирно посапывал во время перелета. Через пять часов мы были в том же Шереметьеве, откуда стартовали 2-го сентября 1992 года. Тата была растеряна и необычайно взволнованна. Вглядываясь в толпу встречающих, я первым увидела Толю Камшилина и громко, на весь зал, окликнула его. “Женщина, вы не в лесу”, - одернула меня служащая аэропорта, но ее хамский тон прозвучал для меня как музыка сфер. Потом я увидела Маринку и Мишу Романихиных.
Тату и Соню пропустили к ним первыми. Я с багажом стояла перед молодым таможенником, проверявшим, не привезла ли я электронику. Совсем позабыв об этом, я сразу призналась, что у нас с собой телевизор. Внимательно взглянув на меня наметанным глазом, таможенник спросил: “Вы сюда насовсем?” – “Да”, - радостно выдохнула я. - “Что, не нашли работы?” - полюбопытствовал он. – “Нашла”, - ответила я. Он улыбнулся: “Значит, соскучились?” И тут же доказал расположение ко мне: “У вас в багаже еще радиоприемник, но я не запишу ни его, ни телевизор”.
После этого я растаяла в объятиях встречавших. Описывать свои тогдашние чувства не берусь. Такого всеобъемлющего счастья я не испытывала никогда. Мы вышли на улицу. Там нас поджидал милый и добрый великан Витя Шнитман. Моя подруга Н. попросила его встретить нас, поняв, что наши вещи не поместятся в Мишину машину.
Вити тоже уже нет с нами. Он умер весной 2003 г.
Наконец, мы двинулись домой по московским улицам. Была ночь, но Москва полыхала огнями. Она неузнаваемо изменилась за эти полтора года. Ларьки возле каждой станции метро работали круглосуточно, и их витрины были ярко освещены.
В темном дворе нашего дома лежал снег, ведь было 6-е марта. Выскочив из машины, я зачерпнула пригоршню родного снега и начала жадно глотать его и размазывать по лицу. Окно нашей кухни на первом этаже светилось. Нам навстречу выбежала И.Е. и по очереди заключила нас в объятия. Мы вошли в наш новый дом. Убогая полупустая квартира с выщербленным паркетом показалась мне дворцом. Друзья отремонтировали ее к нашему приезду, купили по случаю какую-то мебель, привезли от мамы письменный стол, диван, наш старый холодильник и книжные полки, собрали всю утварь, необходимую для жизни, забили холодильник продуктами. Во всем ощущалась предусмотрительность друзей и их нежная забота о нас. На нашей старой тумбочке, трогательно сохраненной И.Е., лежала написанная ею записка с номером нашего телефона и почтовым адресом.
Мы сели за стол и выпили. Разговор беспорядочно перескакивал с одного предмета на другой. Вскоре встречавшие нас разъехались, остались только Ирка и Толя Камшилин. Уложив Соню, мы с Татой вышли с ними на кухню, где и проговорили до утра. Это была незабываемая ночь по силе и напряженности чувств. Ночь воплотившейся мечты. Блок утверждал, что мечты лгут: “Что же делать, если обманула / Та мечта, как всякая мечта…” Но эта мечта была исключением – она не солгала.
Я долго еще ощущала внутреннее ликование от встреч с родными и друзьями, от соприкосновения с родной землей. Когда снег растаял, я почувствовала, как пружинит под ногами пропитанная влагой земля, и у меня перехватило дыхание. Впервые в жизни я была всем довольна и все безоговорочно принимала. Впервые в жизни была в ладу с собой. Но ощущение счастья недолговечно. Оно исчезает, как только то, что его вызвало, становится привычным. Начались будни, а с ними и бесконечные обязанности – все то, из чего состоит наша жизнь, если мы не совершаем невероятных эскапад.