В письмах Д.Е. органически совершались переходы от трагического к шутливому: он всегда стремился смягчить негативные впечатления. Письмо от 13 октября 1973 г. Д.Е. заканчивал словами: «Обнимаю Вас, дорогое дитя, хотя Вы – куртизанка, Клеопатра, Мессалина и пр. Ваши шашни с Там. Юр. мне известны! И после этого любить Вас и обнимать! О, женщины! Вы способны растерзать мое неопытное доверчивое сердце. Прощайте. Д.М.». А вслед за тем он рассказал трагическую историю о том, как на опрокинувшемся грузовике погибли студентки-первокурсницы, возвращавшиеся с полевых работ.
Даже от почти безнадежных его писем веяло душевной стойкостью: «Дорогой друг! Не сердитесь, что пишу так кратко. Просто мне (нам) плохо. Но я Вас люблю твердо и прочно.
Будем жить мужественно и надеяться на лучшее. Вы – жить, я – доживать.
Хочу, чтобы Вам было светлее и веселее. Да, иначе и быть не может, а тяжелые полосы нужно переживать, терпя.
Обнимаю Вас. Д.М.» (9 марта 1974 г.).
16 мая 1975 года, когда вопрос об издании Анненского стал реальностью, между мной и Д.Е. возникло взаимное непонимание, а вслед за этим последовало отчуждение, и в нем виновата была я, хотя тогда мне казалось, что Д.Е. предал меня, отказавшись участвовать в издании. Вероятно, негативно-эмоциональный характер носили в ту пору и мои письма к нему, о чем я горько жалею. Он был абсолютно прав, написав в одном из писем того времени: «Я всегда считал человеческие отношения выше деловых…» (15 августа 1975). На высоте был Д.Е., а не я. Весь период работы над книгой он давал мне дружеские и очень ценные советы; казалось, Д.Е. вел меня за руку. Он не отстранился от книги, но я больше не была его «Катей». Участие Д.Е. в этой книге легко проследить по его письмам ко мне. Оно было поистине бесценным, но в книге я высказала ему лишь скупые слова благодарности «за консультативную помощь».
Приведу одно из писем Д.Е., чтобы показать, какого рода была эта помощь:
«15 августа 1976 г.
Дорогая Ирена, поздравляю Вас с началом работы над статьей. В дорогу, с Богом!
То, что Вы пишете о Ваших первоидеях к статье, мне нравится. Чувствую хорошее шевеление. Конечно, многие Ваши тезисы нужно доказать. Например, то, что у Анненского новый метод (подумать не только о русских, но и о западных критиках). И у нас ведь в 19 в. часто отражали – пересказывали (с комментариями) в образах содержание. В чем-то все же было различие. И у Анненского очень активное отражение (с давлением) и этим выходящее за рамки «импрессионизма» («Нос»). И выборочность * отражаемого («Портрет»). И он писал где-то о «симпатическом» отражении (видимо, это известная тогда «теория вчувствования»?).
Или очень важное Ваше утверждение о сквозном гуманизме Анненского. Прекрасно, но это более всего нужно фактически доказать. Тогда сделаете большое дело. Хотя не так это легко (напр., пассаж против труда в статье о «Власти тьмы»). Или заявление в духе «теории чистого искусства» о том, что «поэзия несоизмерима с так называемым реальным миром» и с моралью (статья «Что такое поэзия?»). Ведь такие вещи проглатывать и замалчивать нельзя, а нужно соотносить с другими и из соотношения вырабатывать непохожее на них целое.
Кстати, как и у Блока, - центральный интерес у Анненского-критика – к поэтической личности критикуемого автора. Значит, не просто отражение произведения как объекта, а заглядывание в его подтекстовый слой.
И, наконец, пожалуй, самое важное. Личность (и образ?) самого Анненского как критика: не весь же он растворяется в отражаемом. Степень (мера) ее выявления и ее содержание. Куда она направлена и с какими идейными координатами эпохи соотносима. В статье «Что такое поэзия?» Анненский пишет: «Мне нечему учить». Но, видимо, чему-то учит, а чему-то не учит (это негативное «не то» имеет для Анненского большое определяющее значение). Какое-то соотношение адогматизма (ср. Л.Шестов «Апофеоз беспочвенности» и др.) и стихийной направленности. В ней, в самом деле, по-видимому, очень силен гуманизм в переработке или в сочетании с тенденциями культуры ХХ века и какими-то экзистенциалистскими предчувствиями.
Простите за эту бессвязность – для связности нет времени, сил и, конечно, права. А бессвязность, бормотание должны подчеркнуть, что это только – мысли вслух, произнесенные без всякой наставительности.
Будьте здоровы! Пусть помогут Вам Ваши тракторные возможности! Лина Яковлевна кланяется, а мне – плохо.
Ваш Д.М.»
Я не писала по подсказке, и в процессе работы возникли другие мысли, появилась новая концепция. Но «наводки» Д.Е. очень много значили для меня, помогали мне думать. Он стремился к тому, чтобы я работала в русле «академического» литературоведения. Меня влекло к чему-то иному, и даже слово «литературоведение» внушало мне неприязнь. «Ведать литературой» я не хотела и искала неакадемические способы проникновения в текст, личность и замысел автора. Мне хотелось создать литературный портрет Анненского на фоне его творчества. Статья об Анненском-критике была моей первой попыткой в этом направлении – и не очень удачной.
Свободное копирование
