За 23 года общения с Л.Я. я не раз видела, как активно она помогала людям. Ее не приходилось ни о чем просить: если Л.Я. видела, что человек нуждается в помощи, она не жалела ни сил, ни времени, чтобы оказать ее. В широком смысле многие из нас были ее подопечными. Л.Я. никогда не наставляла нас, но разговоры, реже споры с ней, были нашими университетами. И еще одно: приняв участие в человеке, она уже не оставляла его в покое. Мне не раз приходилось преодолевать лень, и еще какую, - лишь бы Л.Я. не подумала, что зря тратила на меня время. В 1968 году, вспомнив совет Юлиана Григорьевича, и обсудив это с Л.Я. и Д.Е.Максимовым, я начала заниматься И.Анненским. Предполагалось, что я напишу о нем диссертацию. Л.Я. всячески поощряла меня к этой работе. Об издании “Книг отражений” в “Литературных памятниках” речь тогда не шла.
С тех пор, как я стала писать энциклопедические заметки, критические статьи и жить на гонорары, Л.Я. не раз говорила мне, что надо уметь отделять халтуру от настоящего дела и побуждала меня заниматься настоящим делом. Она была реалисткой, отлично понимала, что надо на что-то жить, но считала необходимым совмещать это с серьезной работой. Если у меня что-то не получалось в деловом плане, Л.Я. принимала это близко к сердцу и утешала меня. 9 февраля 1969 г. она писала мне:
“Дорогая Ирена!
Только вчера я узнала от Дм.Евг., что у Вас пока не получилось с соискательством. Д.Е. не только Вам в утешение написал, что это, в сущности, ничего серьезного не меняет, но и мне сказал то же самое. Его руководство и мои советы Вам все равно обеспечены. Экзамен они у Вас примут – это оговорено. М.б., не надо надолго этот экзамен откладывать, пока они еще чего-нибудь не придумали.
Д.Е. надеется, что бумажку для дальнейшей работы в архивах Вам ЛГУ выдаст. Держите меня в курсе. Я тоже почти уверена в том, что бумажку он для Вас получит. Но если бы вдруг – паче чаяния – они заупрямились, постараемся достать для Вас в Москве. <…> Понимаю, что Вам неприятно, и Вы восприняли это как неудачу. Но это скорее психологическая сторона, чем практическая, серьезных оснований огорчаться нет. Надо продолжать работу, сдать экзамен. После чего можно опять начать добиваться соискательства…”
В то время, обнаружив в ЦГАЛИ и в ОР ГПБ письма Анненского, я решила подготовить их к печати. Л.Я. поговорила об этом в “Вопросах литературы”, где мне довольно долго морочили голову, но, в конце концов, публикацию не взяли.
Л.Я. крайне редко говорила о себе и вообще избегала “исповедального” жанра в жизни, ценя его только в “психологической прозе”, но не в личном общении, ибо это нарушало сложившуюся в ее понимании “структуру” поведения. В понятие структуры она вовлекала почти все; к тому же, что не входило в это понятие, Л.Я., по-моему, не питала интереса. Собеседник тоже был для нее определенной психологической структурой, но все личное, эмоциональное Л.Я. воспринимала как побочное и необязательное. Для нее было важно общезначимое. “Исповедальный жанр” в жизни смущал ее; она терялась и часто не знала, что сказать. При этом она была отзывчива и умела сострадать: проницательный ум подсказывал ей, когда это нужно. Думаю, этому способствовало знание психологических механизмов личности. Недаром она называла себя “старым психоаналитиком”.
Я никогда не жаловалась на отсутствие денег, но Л.Я. догадывалась, что у меня с ними не все благополучно. Как-то, когда я, по ее просьбе, купила ей в Москве лекарства, которых не было в Ленинграде, она написала: “Еще раз спрашиваю – не выслать ли Вам мой долг? Отвечайте, пожалуйста, честно. Вдруг у Вас как раз нет денег. Неимение денег – очень почтенное состояние, в котором я неоднократно находилась на разных этапах моей жизни. В данный момент они у меня имеются” (19 мая 1968 г.). Когда я начала готовить к изданию “Книги отражения” И.Анненского, Л.Я. прислала мне деньги, понимая, что жить будет не на что. Я отдала ей долг после выхода книги.
Свободное копирование
