Возвратясь в Чирь-Юрт, я даже обрадовался, очутившись опять со своей милой 2-й мушкетерской ротой. Не успел я слезть с коня у своего барака, как все люди уже выстроились и -- с гордостью вспоминаю об этом -- встретили меня не обычным "здравия желаем, ваше благородие", а самым задушевным приветом и: "Покорнейше благодарим, что не оставили нас, опять к нам воротились; мы уже сумневались увидеть вас, нашего отца-командира" и т. д. Я был до глубины души тронут такой незаслуженной привязанностью 280 мушкетеров роты, и их прием, их несколько простых слов вознаградили меня за бывшие и предстоявшие неприятности с пресловутым батальонером.
Впрочем, и Б. на первых порах по моем возвращении держал себя как-то мирнее и даже силился быть любезным. Он все заговаривал о театре, причем рассказывал, как он когда-то в полках, где прежде служил, тоже играл, был лучшим актером, что без него не могло обойтись ни одно представление и т. д.
После двухмесячного пребывания в Чирь-Юрте, пребывания не особенно неприятного, ибо период ветров еще не наступал, а все большей частью стояла порядочная весенняя погода, которой мы пользовались для производства фронтовых учений, наконец получился приказ выступить батальону для занятия двумя ротами (1-й и 3-й мушкетерскими с батальонным штабом) укрепления Аймяки, а другими двумя (1-й гренадерской и моей) -- аула Оглы, лежащего, как я уже писал, на большой дороге из Шуры в Кутиши и дальше в глубь Дагестана.
Мы были чрезвычайно обрадованы этим новым назначением. В Оглы отличный климат, прекрасная вода, обилие фуража, не скучно вследствие беспрестанного прохода войск и проезда разных лиц в отряды и Шуру и, самое главное, там, поблизости с неприятельским населением, весьма частые тревоги: могут быть перестрелки и -- венец всех чаяний и мечтаний -- случаи отличиться, получить награду. Я же еще специально был рад: попадая с ротой в Оглы, я избавлялся от постоянного присутствия Б., который из батальонного штаба Аймяки, в 17 верстах от Оглы, в крайне опасной местности, не мог часто совершать поездок. Такая относительная свобода и обеспеченность от неизбежной назойливой придирчивости и неприятных распоряжений уже сами по себе составляли весьма улыбавшуюся перспективу предстоящей стоянки.
Распрощались мы с драгунской слободкой, где наш ловелас Б. "гулял по прекрасному цветнику", и чуть забрезжил рассвет одного прекрасного майского дня выступили, имея приказание дойти до Шуры без ночлега, а переход этот, как я уже описывал, был весьма труден: 45 верст без воды, а последняя часть дороги у Шуры гористая.
И действительно: притащились мы в Шуру едва в десять часов вечера, крайне утомленные переходом, причем не обошлось без крика, шума и известных распеканий со стороны батальонера -- то за отставших людей, то за приставших артельных лошадей и т. п. Пользуясь темнотой, солдаты не стеснялись довольно громко по-своему острить над Б. и даже крупно ругаться -- они хорошо понимали всю несправедливость его притязаний, обращенных к ротным командирам.
Свободное копирование
