С наступлением Великого поста театр прекратился [Благотворительных целей мы, конечно, не достигли, но за разные предметы, взятые в лавках, и особенно за завтраки, истребленные на репетициях, остались несколько сотен рублей в долгу], пришлось отправляться к своей роте. Делались ли мною еще какие-нибудь попытки к переводу в другой батальон, чтобы избавиться от Б., я не помню, но если и делались, то, вероятно, кончились неудачно, ибо я вскоре очутился опять в Чирь-Юрте, в той же обстановке.
Перед выездом туда я был в Ишкартах и явился новому командиру. Впечатление произвел он на меня самое неприятное. Юпитеровское величие, неприступность, с которыми встречал офицера П. Н. Броневский, носили вид убеждения, что таковы должны быть отношения командира к подчиненным, что этого требует дух военной службы и что он исполняет свою обязанность. Положим, что он утрировал, что для поддержания дисциплины вовсе не было надобности кидаться в такую крайность, что между фамильярностью и бессердечно холодной строгостью есть середина, но все же манера Броневского выходила какой-то внушительной, вселявшей особого рода служебный страх, выражавшийся в невольных движениях "вытянуться в струнку, опустить руки по швам"... У Р. же в приеме высказывалась только простейшая неделикатность, даже презрительность какая-то: ни в фигуре, ни в голосе, ни во взгляде не было ничего внушительного: он не вселял ни служебного уважения, ни страха, а досаду, желание выругаться. Еще более резкая разница между этими командирами состояла в том, что Броневский в отношениях своих к высшему начальству не выказывал ни малейшего подобострастия, раболепия, угодливости, он строго исполнял приказания, соблюдал дисциплинарные правила вежливости -- и только, а в отношении разных "штабных", влиятельных фаворитов и прочих держал себя весьма неприступно, и все эти господа его крайне не любили, о чем он, очевидно, вовсе и не заботился. Р. же, напротив, сгибался перед начальством и угодничал всякой букашке, если она только стояла в каком-нибудь отношении к власть имущим. Стоило какому-нибудь младшему помощнику старшего адъютанта намекнуть, что он нуждается в паре походных сапог или вьючном седле, чтобы на другой же день из полкового штаба явился к нему заведующий полковыми мастерскими офицер в сопровождении специалиста по части сапожной или отдельной работы и чтобы желанная вещь была немедленно из лучшего материала сделана и доставлена безо всякого вознаграждения... Одним словом, молчалинское правило "Угождать всем, дворнику, собаке дворника" было правилом и господина командира, но с тем ограничением, чтобы и дворник, и собака принадлежали к "штабу", а для подчиненных своих обратно: не только угождения не допускались, а полное пренебрежение. Угодничество в Шуре вымещалось этим обращением с подначальными.
С водворением такого нового полкового командира Ишкарты по-прежнему стали для меня одним из самых ненавистных мест, и я уже предпочитал возвратиться в Чирь-Юрт к взбалмошному, назойливому Б., чем очутиться в полковом штабе. Впрочем, театральный сезон сблизил меня настолько с бригадным генералом Волковым, добрым и любезным человеком, а также с некоторыми, близко к нему стоявшими офицерами, что я был уверен в случае надобности найти опору и защиту от придирок и преследований, если бы они стали выходить за пределы терпения.
Свободное копирование
