Прошло уже с месяц нашего расположения на Кутишинских высотах: никаких тревожных известий, никаких движений, вообще чего-нибудь похожего на войну не оказывалось. Лагерь стал походить чуть не на лагерь внутри России. Учения, где-нибудь в лощинке уши раздирающие звуки обучающихся горнистов или колотящих барабанщиков, по воскресеньям богослужения и парад с церемониальным маршем, с неизбежным "перемена дирекции направо" и еще более неизбежным визитом майора Д. на меня за несоблюдение дистанции и еще более, что я марширую перед взводом небрежно, "не выношу носка"... "Так нельзя служить-с", -- прибавлял он, уже, видимо, чувствуя прилив вдохновения для дальнейшего ораторства, но я, пользуясь секундой паузы, отвешивал поклон и удалялся, а майор становился в тупик: звать меня обратно или же считать дело оконченным. Я постоянно держался с ним такой системы. Другие офицеры входили в объяснения, оправдывались, препирались, но, конечно, напрасно: майор выходил из себя, кричал, бесновался, но на другой день как ни в чем не бывало встретится с тем же офицером, заведет частный разговор и зазовет к себе закусить. Я же, напротив, стою как истукан и слушаю, не произнося ни единого слова; шумит-шумит, подбирает разные грубости из богатого лексикона, бывшего во время оно в большом ходу -- я стою и молчу, при первой же паузе, отвешиваю поклон и ухожу или спрашиваю самым наивным тоном: "Больше ничего не изволите приказать?".
-- Ничего-с, извольте идти!
Я поворачивался чуть не по-солдатски налево кругом и выходил.
Это выводило его из себя.
Свободное копирование
