В январе 1852 года случилось другое происшествие, меня в особенности глубоко поразившее.
13-го числа получено известие, что накануне мой милейший батальонный командир подполковник Соймонов на дороге из Казанищ в Шуру убит горцами... День был субботний, и он, по обыкновению, поехал в Шуру попариться в бане, затем в воскресенье нарядиться в форму и представиться с почтением по начальству, сделать визиты второстепенным, но влиятельным лицам, отобедать у командующего войсками, провести время у знакомых, а в понедельник утром вернуться к батальону. Все время расположения батальона в Казанищах Соймонов аккуратно всякую неделю совершал такую поездку. Так и 12 января после обеда он приказал унтер-офицеру с шестью рядовыми идти потихоньку по дороге к Шуре, а сам, отдав различные приказания, сел на коня и уехал. Верстах в двух догнал команду, проехал с ними с полверсты и по-всегдашнему исподволь стал все более и более отъезжать вперед -- это делалось незаметно благодаря хорошему ходу лошади. Не прошло пяти минут, солдаты, только что спустившиеся в небольшую балку, услыхали выстрел; выбежав наверх, они увидели четырех конных горцев, скачущих в сторону от дороги с лошадью Соймонова; солдаты пустились бегом, сделали на бегу несколько выстрелов и, пробежав еще сажен триста, увидели на дороге уже бездыханное тело с глубокого раной в груди... Кроме лошади, хищники успели еще сорвать с него обделанную в серебро шашку.
Так погиб человек, уцелевший в течение многих лет походов, жарких дел с неприятелем, погиб в минуту самых заветных мечтаний о полковничьем чине и командовании полком, отличиях, наконец, о какой-то молодой вдове, уже давно ждавшей его в Орловской губернии. И вот этот-то опытный, бывалый на Кавказе человек, мне же читавший нотации за неосторожность, за рискованные поездки без конвоя, погиб от руки гнуснейшего хищника, не в честном бою, а на большой дороге и, как после по рассказам туземцев выяснилось, не предчувствуя никакой опасности, приняв ехавших по дороге навстречу четырех человек за мирных жителей и приветствуя их татарским: "Аллах сахла-сын".
Бедный Илья Алексеевич, Царство ему Небесное! Печальное известие о его смерти несколько дней не выходило у меня из головы, и все стоял он предо мной в своей комической позе, отдающий разом приказания и мне, и фельдфебелям, и повару своему, и доктору...
Свободное копирование
