Рассказы о прожитом - 31

7. ПОД ПЕТРОГРАДОМ.

  Из Вятки эшелон пошел к Вологде. В теплушках — новые предположения и догадки. Если в Вологде повернем к Архангельску, значит, снова встретимся с заморскими интервентами и «своими беляками». Получится, что нам и в самом деле дали время отоспаться на колесах. Если повернем к Москве, значит, на Деникина.

— А из Вологды еще и на Петроград дорога проложена, — напомнил чей-то пророческий голос, но такое предположение никто не воспринял всерьез. О положении под Петроградом комиссары нам не рассказывали, упоминали только о попытках наступления армии Юденича весной. Между тем из Вологды нас повезли не к Архангельску и не к Москве, а к Петрограду.

  Поздним октябрьским вечером наш эшелон прибыл в Царское Село (теперь гор. Пушкин). Нас, командиров, собрали в штабном вагоне. Незнакомый нам военный разъяснил сложившуюся под Петроградом обстановку, рассказал о новых устремлениях Юденича к овладению городом, попросил передать бойцам все, что мы от него узнали.

  Роты высаживались из вагонов в полной темноте. Зажигать огни и курить встретившие нас товарищи запретили. В темноте же провожатые привели роты полка в казармы, которые, помнится, называли «гвардейскими». Разместили, напоили горячим кипятком. Разомлев от тепла в тесных помещениях, все скоро уснули.

А утром, едва рассвело, мы вскочили от грохота рвущихся снарядов. Противник начал артиллерийский обстрел. Снаряды рвались далеко от казарм, взрывов мы не видели, но резкие звуки в утренней тишине на нервах сказывались.

  Полк подняли по тревоге и вывели на окраину городка. Там указали каждой роте позиции для обороны. Однако через полчаса-час, едва взводы начали рыть ямки-окопчики, прозвучала команда на построение. Построились в ротные колонны, отошли верст семь-восемь от Царского Села в сторону Петрограда и остановились в какой-то деревне. Здесь мы простояли около недели. Шло какое-то переформирование прибывающих частей. Моя рота пополнилась несколькими рабочими из разных городов.

  С продовольствием под Питером дело обстояло намного хуже, чем на Северном фронте, хотя и там в последнее время мы переходили на «подножный корм» — рыбой, грибами, ягодами. Здесь нас с первых же дней посадили на весьма скудный паек. Хлеба давали полфунта (200 г) в сутки, приварок был жидкий. Вволю наливали только кипяток. Кругом чувствовалась неспокойная, напряженная обстановка. Местные жители словно попрятались, на улицах не показывались. Важско-мезенцы, привыкшие к действиям на таежных тропах и в лесных чащобах, чувствовали себя среди ухоженных пригородных пейзажей неуютно: «Куда ни глянь, все открыто. Как тут воевать будем?».

  Командиры не теряли времени, «приучали» бойцов к тактике обороны и наступления в непривычной местности. Помня о случае с паникой при появлении самолета у Нижней Тоймы, рассказывали о бронепоездах и бронеавтомобилях, учили способам борьбы с ними. Рисовали карандашом на бумаге поезд и броневик, помечали крестиками, куда надо стрелять, бросить гранату, затолкнуть штыком горящую паклю или тряпку в смоле.

  По-видимому, наш полк прибыл на защиту Петрограда в тот момент, когда наступление Юденича было приостановлено, но на отдельных участках его войска еще продвигались вперед. В деревне между Царским Селом и Петроградом мы успели привыкнуть к грохоту артиллерии в тех местах, где шли бои. Похоже, снарядов у белогвардейцев было много. Мимо нас везли с позиций раненых на повозках. По их рассказам, силы у Юденича имелись немалые, атаки его отрядов были нахрапистыми, обороняться становилось тяжелее и тяжелее. «Пулеметов у нас мало, а пушек и вовсе почти нет», — жаловались обвязанные бинтами красноармейцы.

  Через деревню шли вновь прибывающие к фронту части. Мы встречались с командирами и бойцами из Москвы, Тулы, Новгорода. Проходили отряды рабочих-добровольцев. Рассказывали, что в некоторых местах вместе с красноармейцами участвовали в боях питерские женщины и девчата.

  Наш полк, значительно усиленный после переформировок, включили в состав дивизии (если не ошибаюсь, это была 2-я стрелковая дивизия). Винтовками вооружили всех, патронов дали по доброй сотне на бойца. Дали на полк и два или три станковых пулемета. Такой щедрости наш полк никогда раньше не видел. Среди зачисленных в мою роту рабочих было два коммуниста. Рабочие быстро сошлись с деревенскими северянами. Малограмотные ребята тянулись к ним, как ученики к учителям.

  Пребывание в деревне окончилось сбором полка, построением в колонны и небольшим переходом. К вечеру пришли на большое поле, где собралось много войск. Прибывшие части выстроились огромной буквой «П», внутри которой стояла сколоченная из свежих досок трибуна. С трибуны выступил Троцкий. Сейчас нам известно его политическое лицо, его отклонения от ленинской линии и его высылка за границу при Сталине. Это тема для историков и политиков.

Но осенью 1919 года мы были очень далеки от этой темы и видели в Троцком одного из главных руководителей Республики, близкого к самому Ленину. Его имя было известно и в Красной Армии и среди населения намного шире, чем, к примеру, имена Сталина, Калинина, Молотова. Справедливость требует сказать, что выступал он толково, ясно, доходчиво. Обрисовал общее положение в стране, рассказал, какие силы есть у Советской власти и какие у ее врагов, в заключение поставил задачу: разбить белогвардейцев, рвущихся к Петрограду! По моему впечатлению, говорить с простым народом он умел зажигающе. Тысячи замерших в строю бойцов слушали его с напряженным вниманием.

  Митинг проходил вечером, а ночью наши войска пошли в наступление. Командирам полков и батальонов задачу, вероятно, поставили раньше. С митинга части уходили каждая по своему маршруту. Насколько помнится, наш полк наступал в сторону Гатчины. Моя рота продвигалась вдоль железной дороги, рельсы слева от нас служили хорошим ориентиром, а насыпь не раз прикрывала роту от флангового огня.

  Бои вспыхивали часто, некоторые из них были очень тяжелыми, с серьезными потерями. В одном из таких боев был убит командир 9-й роты, о котором я упоминал раньше и которого так любили в полку. Его место занял комиссар из питерских рабочих, тоже смелый и душевный к людям человек.

  В частях Юденича воевали рядовыми многие царские офицеры, не захотевшие признавать Советскую власть. Они люто ненавидели большевиков и дрались насмерть, как фанатики. Отступая, цеплялись за каждую деревеньку, за каждый ручей, за каждую высотку. Наши потери убитыми и ранеными росли. Невыносимо больно было хоронить товарищей, с которыми делили удачи и неудачи на Северной Двине, до слез жалко было погибших молодых ребят из лесных северных деревень... Пал от пули один из прибывших в роту коммунистов. Другой, раненный в руку, остался в строю, ходил с повязкой.

— Юденич-то упирается сильнее, чем генерал Миллер в наших местах, рассуждали в часы передышек бойцы. — Не хочет, стерва, уходить с русской земли за границу.

— Ясное дело, тут они, большие генералы, жалованье вон какое получали! Жрали столько, что ремни на пузах не сходились, а задарма кто их за границей кормить будет?