Когда мы прибыли домой, оставшиеся без мужиков христофоровские бабы заканчивали сенокос. Нога моя за дорогу распухла, рана гноилась и дурно пахла. Пришлось съездить несколько раз на перевязки в Сольвычегодск. Первое время Ольга ночами плакала, жалела меня, боялась ложиться рядом, чтобы ненароком не задеть бинты. После привыкла, радовалась, что мы опять вместе. А мать, когда дело пошло на поправку, однажды упрекнула меня: «Отказался носить христов крестик — вот божья матерь и отвернулась от тебя, не уберегла от пули». «Эх, мама, мама! — ответил я ей. — Посмотрела бы ты, сколько полегло в землю людей с крестиками на шее и наших и белых!». Больше эту тему мать не затрагивала.
Мое участие в боях на Южном фронте закончилось, но Гражданская война продолжалась, и фронтов было в 1919 году много. Посмотрев своими глазами, что представляют собой красновцы и другие «беляки», я получил неплохое политическое образование. Теперь вятские заговорщики в офицерском собрании с толку меня не сбили бы!
В правоте Советской власти, в ее необходимости для трудового народа я теперь был уверен твердо. На фронте во многом разобрался сам, но еще больше помогли мне понимать обстановку в стране политические комиссары и сослуживцы-коммунисты. Коммунистов с партбилетами в нашем батальоне были единицы, больше было таких, которые являлись коммунистами по убеждениям, но формально в партии не состояли. Неизгладимый след в моем сознании остался от разговоров с убитым рядом со мной пареньком-комиссаром Костей, которому так не хотелось умирать, уходить в небытие от завоеванной народной власти...
Ольге говорил прямо: «Нога перестанет мешать — опять пойду на службу». Она не спорила, только просила не торопиться в военкомат: «Ты еще хромой, подожди до осени... Хлеб поможешь убрать».
Свободное копирование
