К истории захвата медали

Вставка. К ИСТОРИИ захвата медали «ДЕГУССА».
Пришла пора передать эту медаль Ставропольскому краевому музею, хранителю моих и Софьи Борисовны личных архивов, а также пришла пора рассказать, как эта медаль и при каких обстоятельствах попала ко мне в руки.
В моих записках о фронтовых событиях сделано много упущений при перепечатке для возможной публикации их. Причины этого были разные, не стану пока объяснять их. Но потом случилось, что подлинники записок у меня были похищены, что ставит меня в трудное положение, выход из которого я нашел в обращении к перепечатанным мною в 1945 году запискам. В них хотя и сознательно опущены многие факты и детали, но их архитектоника по-зволяет их автору воспроизвести по памяти то, что виделось, пережито, было записано, а потом записанное исчезло. По крайней мере, за точность и правду воспроизведенного по памяти я ручаюсь. Надеюсь также, что лица, организовавшие похищение из моей старооскольской квартиры многих документов и записок, если я солгу теперь, не выдержат и… выступят с разъяснениями или опровержениями, меня это снова обрадовало бы и наполнило надеждой, что рано или поздно, а непременно будут обнародованы мои записки с апреля 1941 года по май 1945 года.
В «МОИХ ЗАПИСКАХ» (том II, стр. 61–62) говорится:
«…Наступило 8 апреля 1944 года. Наш полк – в пути. Мой конь тяжело дышал от усталости, натружено скрипело седло. По себе и по своему коню, по наблюдению за людьми, я заключил, что людям и лошадям надо дать привал.
Ориентировавшись на местности и на карте, определил, что мы находимся недалеко от деревни Ново-Зарницкой. Но дорог туда нет никаких: зимние растаяли, а летних и весенних здесь не было никогда.
Своему помощнику Кудрявцеву я поручил вести колонну по азимуту, обозы – по травянистым буграм, а сам с ординарцем поскакал в небольшой хуторок, видневшийся за глубокой балкой. Там всего было несколько хат с ярко-красными черепичными крышами. В хуторке, называемом Юрково, застали одних баб-молдаванок. По-русски они разговаривали плохо, местность знали еще хуже и толком ничего не могли нам рассказать о дорогах.
Вот и пришлось ехать наугад и по компасу прямо через лес. Это запущенное насаждение дубняка, бересклета и акации. Еле пробились мы через чащобу. В густом и корявом лесу бегали одичавшие свиньи с поросятами…». (Да-лее идет текст ВСТАВКИ о происшествии, упомянутом автором на стр. 62. – Е. Б.).
…Два ухача в накинутых на плечи русских зипунах (под зипунами оказались, как я выяснил потом, немецкие офицерские мундиры) разделывали у мостка через ручей с глубокими берегами убитую лошадь. Рядом лежала пристреленная свинья, совершенно не обработанная: в щетине, в крови.
Наше появление оказалось для них совершенной неожиданностью, так что без всякого возражения оба мужчины предъявили документы о том, что являются жителями деревни Ново-Зарницкая, которая как раз и нам была нужна.
– Пойдете проводниками! – приказал я мужчинам. И хотя немного насторожило меня, что мужчины так легко согласились оставить в глухом лесу две туши мяса – конскую и свиную, но я поддался соблазну опередить колонну полка и оказаться в Ново-Зарницкой раньше всех. Да и покорный вид этих мужчин умерил мое подозрение, так что я совершил ошибку, не подвергнув их обыску и даже не попытался сделать это, хотя и подумал: «Обыщем в деревне».
Буланый конь, на котором я ехал, отличался своенравным характером: он мог вдруг понести галопом или внезапно упереться и стоять на месте, хоть его убей (Это могут подтвердить все, кто еще жив и служил вместе со мною в полку воздушно-десантников. Нам приходилось не только прыгать с парашютами, но и пешком мерить землю, на лошадях скакать…)
На мостке этот «Буланок» вдруг вздыбился, описал немыслимый пируэт, и… вместе со мною упал с моста. Не успел я оценить происшедшее, как услышал выстрел, стонущий крик ординарца. Кое-как высвободив придавленную «Буланком» к берегу мою ногу, я начал карабкаться. И тут на меня глянуло дуло парабеллума.
       – Не вздумайте сопротивляться! – властно прозвучал голос одного из мужчин, в русском зипуне. – Ваш ординарец уже застрелен, с вами будет то же самое, если посмеете оказать самое малейшее сопротивление…
В этой ситуации у меня не было совершенно никакого шанса на сопротивление, вернее, на успех сопротивления. Погибать же совершенно не хотелось. И я решил хитрить, как и эти, в зипунах.
– Очень жаль, что вы застрелили Петра, – сказал я. – Ведь мы с ним вместе дезертировали из полка в надежде скрыться в лесах, найти себе сообщников и… бороться, как завещал мне отец…
– А кто ваш отец? – спросил рыжеватый широкоплечий мужчина, не сводя с меня колючих серых глаз и черного зрачка парабеллума. – Из каких вы мест родом?
И я решил врать, заодно попросил его помочь мне выбраться на берег и вывести моего коня из воды.
Подошел и второй. Тот был ростом пониже, широкобородый брюнет со скуластым злым лицом. Но он, видимо подчинялся первому, рыжебородому, и немедленно помог мне выбраться на берег, как только тот проворчал ему по-немецки, чтобы оказал помощь, Дие хилфе!
Я, конечно, сделал вид, что совершенно не понимаю по-немецки. И поспешил ответить на поставленные мне вопросы. Разумеется, врал при этом, как только мог, лишь бы показаться им таким человеком, в котором и они нуждались. Я им сказал, что мой отец имел более ста десятин земли в селе Знаменском Курской губернии, что ему принадлежало в Знаменке все от церкви и до Егоровой мельницы, а потом нас раскулачили. Пришлось приспосабливаться, чтобы выжить. И в эту войну мы было вздохнули свободно, мой отец даже был поставлено помощником немецкого коменданта в селе Ржавец…
– Погодите, – прервал меня рыжий. – Вашего отца звали Федором Лукичем?
– Да, конечно, – подтвердил я и подумал: «Влип, сейчас раскусят и шлепнут».
– Мы с ним хорошо знакомы, – сказал рыжий. – И он говорил, что его сын служит в Красной Армии, так как иначе было нельзя…
– Вот именно, иначе нельзя было…
– Но чем вы докажете, что теперь дезертировали из полка, чтобы бороться, как завещал отец?
Они оба пристально впились в меня осатанелым, проверяющим взором. И я решился на невероятное:
– Вот сумка с секретными документами, вот мой револьвер, – сказал я. – Берите в свое распоряжение. А меня, если сомневаетесь, расстреляйте, ибо мне жизнь теперь совершенно не нужна, если нет возможности найти единомышленников и вместе с ними бороться за жизнь, как завещал отец…
Они переглянулись. Рыжий возвратил мне револьвер и сказал:
– Нам очень нужен смелый и знающий военное дело человек с документами советского офицера. Мы вам верим. И сейчас преподнесем вам сюрприз. Немного спокойствия, – он показал брюнету на убитого им моего ординарца: – Этого в ручей, коней подвести к блиндажу. Мы будем ожидать там…
Под видом вежливости, но, наверное, все же опасаясь меня в какой-то мере, рыжий показал мне тропинку и пропустил впереди себя. Несколько шагов мы сделали, идя во весь рост. А потом пришлось согнуться, почти ползком пробираться в чащобе колючих кустарников, пока зарослевая дыра привела нас к невысокому холму с дверцей и щелью, идущей в подземелье.
Там мы застали пожилого человека с длинным костлявым носом и тонкими губами. Он сидел за столом. Свет фонарика лежал синеватым эллипсом на его давно небритом лице. А как только человек поворачивался, световой эллипс перебегал ему на плечо или начинал мерцать на стене, украшенной или просто задрапированной ковром.
– Задержан перебежчик, господин генерал! – доложил рыжий. – Советский офицер с важными документами, которые он представляет в ваше распоряжение…
– Вы его вынудили к этому? – переспросил генерал флегматичным тоном.
– Никак нет, он добровольно…
– Тогда не надо его расстреливать. Но кого же вы расстреляли? Я слышал выстрел, хотя ведь запретил стрельбу без нужды…
– Нужда была, – возразил рыжий. – И мы, чтобы уравновесить силы, случайно ликвидировали его ординарца. Сам же он надеется быть заодно с нами.
– Генерал Шерер, – отрекомендовался человек за столом, протянув мне длинную костлявую руку, удивившую меня огромной силой. Это железное пожатие я и до сей поры не забыл, особенно оно встает перед моим внутренним взором, когда вспоминаю попытку этого генерала Шерера (впрочем, я и не знаю, правильно ли он назвал свою фамилию) задушить меня. Впрочем, об этом немного позже.
Брюнет вошел в блиндаж без спроса. Впрочем, и меня рыжий втолкнул в блиндаж без спроса. Оказалось, здесь так принято.
Так как моя и ординарцева фляги были полны прекрасного русского спирта, а в седельной суме ординарца всегда имелся запас сухарей, хлеба и банок мясных консервов (все это брюнет притащил в блиндаж), наше знакомство началось в блиндаже с пирушки: генерал и его телохранители (а он их так и называл, когда они сбросили с себя зипуны и оказались в офицерских мундирах – рыжий с погонами гауптмана, брюнет – с погонами оберлейтенанта. Добавил при этом: «Это все, что осталось от телохранителей, приставленных ко мне генерал-лейтенантом Власовым. Остальные или погибли или дезертировали. Буду рад, если вы хоть в малой степени пополните мою охрану». – Он толкнул меня в плечо и странно засмеялся, будто его щекотали).
Да-да, генерал и его телохранители с каким-то дьявольским расчетом хотели оглушить меня своей наигранной простотой и гостеприимством, чтобы наверняка решить, оставить меня в живых и сделать своим кнехтом или ликвидировать? Им нечего, видимо, было спешить со своим решением моей судьбы, но они то и дело поражали меня своими «откровенными» признаниями. В течение получаса нашей пирушки я узнал, что генерал Шерер сам «вер-вольф» и имеет задание создать армию «вервольфов». В их толковании, это не просто «лесных волков», а «оборотней», которые будут проникать в штабы советской армии, уничтожать офицеров и изымать документы, а потом, когда их сила разрастется, попытаются воссоздать нечто похожее на армию Власова во всех странах мира.
При этом генерал Шерер вдруг достал из бумажника медаль «ДЕГУССА» и, показывая мне, посвечивал на нее лучом фонарика, пояснял по-русски, хо-тя и с сильным немецким акцентом:
«Тысяча девятьсот сорок третий год медаль сделан. Фюрер знает. Аллес Цеен. Всего десять. Свастик нет. Медаль нур ист, только для мировой поли-тика. Все, кто со мной, будут править миром…»
Больше он ничего не пояснил, окончательно опьянев. Голову он уронил рядом с консервной банкой и ножевым штыком, которым рыжий вспарывал банки.
Рыжий и брюнет вскоре тоже клюнули носами. Кто-то из них даже захрапел. И если бы я пил, как и они, то, конечно, заснул бы вместе с ними. Но меня спасала шинель. Я выливал кружку за кружкой (мы пили из небольших эмалированных кружечек) на подбородок, спирт впитывался в шинель. И хо-тя неприятный холод и сырость терзали мне грудь и живот, куда добралась жидкость, для меня в этом таился какой-то шанс на спасение.
Сначала я подумал, что они и свой сон разыграли, чтобы проверить меня еще раз. Но потом ярость поднялась во мне, да и жажда жизни. Я ухватил ножевой штык, ударил им сначала рыжего, а потом и брюнета в левое плечо, между ключицей и шеей.
Без стона они умолкли навсегда. Я торопливо сунул свои бумаги в полевую сумку, забрал парабеллум. У меня появилась было дерзкая мысль взять генерала Шерера в плен и привести в полк. Ведь тогда бы можно было оправдать свою ошибку и напрасное решение ехать через лес. Но когда я взял его бумажник с медалью (а никаких других документов, кроме книжки русско-немецкого разговорника и листовки-пропуска, в блиндаже не смог обнаружить) и начал расталкивать Шерера, чтобы приказать идти со мною, он вдруг схватил меня обеими руками за горло с такой силой, что я стал задыхаться. Но Шерер допустил оплошность, оставив мои обе руки свободными. И это позволило мне воспользоваться револьвером: я разрядил весь его в живот Шерера.
…………………………………………………………………………………
Никто не провожал меня. На своем «Буланке» я добрался до деревни Ново-Зарницкой. Она оказалась за лесной опушкой, на лобастом крутом бугре.
И я никому не рассказал тогда о приключившемся со мной.
После полудня, дав полку отдохнуть, мы двинулись дальше. В Васильевку добрались ночью, в 23 часа. Ехали и шли сюда по топким от весенней распу-тицы полям, по буеракам и лощинам. Кстати сказать, Васильевку никто из жителей не знал. Даже сами васильевцы пожимали недоуменно плечами и твердили: «Нет, Васильевки на свете не существует. Есть Кочаровка, а Ва-сильевки нет».
Спорить было бесполезно.
Когда же выкатилась на небе огромная луна, командир полка майор Котов, бывший ленинградский артист, повел полк дальше, а мне поручил со штабными подразделениями быть в Кочаровке до утра… И я почему-то обрадовался этому, так как помимо воли, наверное, рассказал бы о случившемся со мною или, по крайней мере, показал бы Котову медаль, полного значения которой я не знал и мог бы навредить откровенностью себе.
Утром 9 апреля я повел штабные подразделения маршрутом: Федоровка, Марьяновка, Разаливка, Котовск.
Сердце мое постепенно успокаивалось, кошмар пережитого улегался, как море после шторма. Тайна с медалью длилась долго. Пора ее вручить другим, чтобы общими усилиями познать ее смысл, использовать для дела борьбы за мир во всем мире.
Апрель 1944 г. – декабрь 1970 г.
Н. Белых, бывший начальник штаба гвардейского воздушно-десантного полка.

Дополнение: не возражаем, если фотоснимок медали будет напечатан в печати или показан по телевидению совместно с текстом истории захвата этой медали «ДЕГУССА».
Владельцы личного архива, хранимого в Ставропольском краевом музее, фонд № 6, дело 1364.
9.10.1970 г. Н. Н. Белых
       С. Б. Белых