Ленсовет - 1

{412} Ленсовет

Весной 1990 года в Ленинграде произошло то, чего так боялись в Смольном. Коммунисты, как и предсказывалось, потерпели сокрушительное поражение на выборах в местные советы. По существу, власть в городе перешла в руки Ленсовета, где подавляющая часть депутатов была демократической ориентации, не желавшая больше признавать «партийные указания». Это был уже не тот Ленсовет, который голосовал дружным взмахом рук за любое решение, «проработанное» чиновничеством и «согласованное» со Смольным. Образовавшиеся тотчас фракции обещали всамделишный плюрализм мнений, а стало быть демократию при принятии решений. Фракция коммунистов была едва ли не самой малочисленной. Та же картина наблюдалась и в Моссовете, в ряде других областных советов России. К тому времени партия отступала по всей стране. В марте она перестала быть «руководящей и направляющей» — 6?й пункт Конституции СССР был аннулирован.

Избираться в новые органы власти в мои планы не входило — я и без того был вовлечен в общее дело по уши. Но коллеги стали убеждать меня, что не использовать такую возможность было бы неправильно. Прежде по статусу (и по разнарядке обкома) председатель Ленинградского союза писателей баллотировался не менее чем в Верховный совет республики. А ныне дело может обернуться так, что и в новом Ленсовете не окажется ни одного представителя от творческих союзов за исключением журналистского. Не слишком воодушевленный этой перспективой и не очень веря в убедительность своей кандидатуры для избирателей, я смирился, но в предвыборной компании вел себя малоактивно, доверившись судьбе. Инициативная группа, направляемая Ленинградским народным фронтом, клубом «Перестройка», напротив, развила бурную деятельность. Мне достался небольшой округ в одном из спальных районов северной части города. Но вот когда я впервые оказался на собрании избирателей и обнаружил, что моим соперником является крупный милицейский чин из ГУВД традиционной партийной закалки, мне захотелось с ним потягаться. В результате депутатский мандат достался мне.

{413} Роскошным, раззолоченным Мариинским дворцом в одночасье овладела улица. Большой зал заседаний, законами которого еще недавно была субординация, благопристойность и единодушие, заполнился разношерстной вольнолюбивой публикой, еще не остывшей от предвыборного энтузиазма с его пафосом разрушения и отрицания. Тут были ораторы недавних многотысячных митингов, пикетчики возле гостиницы «Англетер» и «дома Дельвига», деятели Народного фронта, члены всевозможных политических клубов и общественных движений — от «зеленых» до «коричневых», опальные (и не только!) сотрудники правоохранительных органов, демократически настроенные журналисты, поборники справедливости в вузах и научно-исследовательских институтах и просто упертые правдолюбцы, давным-давно перессорившиеся и со своим начальством, и с сослуживцами, и со всеми на свете.

Если прежний депутат всем своим чопорным обликом, манерой поведения подчеркивал свою принадлежность к советскому истеблишменту, то новый даже бравировал своим демократическим, непарламентским видом. Придти на заседание в свитере, куртке или в пиджаке без галстука зазорным не считалось. О старом номенклатурном депутатском корпусе напоминали лишь несколько крупных директоров, военачальников да разместившаяся в последних рядах небольшая группа «партийно-хозяйственного актива» во главе с одним из секретарей обкома и экс-председателем исполкома В. Я. Ходыревым. О еще более старом Государственном совете Российской империи — только пышные бакенбарды на щеках одного из депутатов, открывшего первое заседание.

Поначалу всех нас, не исключая и меня, охватила эйфория торжества демократии, казалось — и не без оснований — что судьба города отныне творится в этом зале. В это верили и горожане, наблюдая ежедневную прямую телевизионную трансляцию наших бурных заседаний. В роскошный Мариинский дворец, благо вход был свободный, устремились энтузиасты, всяческие правдолюбцы и просто городские чудаки. Кто нес проект нового лесопарка, кто свежую идею переработки макулатуры, кто концепцию концентрической системы управления городом, кто замысел суперкартины, требовавшей, разумеется, супермастерской, кто просто жалобу. Всевозможные ходоки днями околачивались во {414} дворце, ожидая перерыва меж заседаниями, лица их примелькались. С ними беседовали, их обнадеживали, проекты выносили на обсуждение депутатских комиссий. Потом, правда, все поостыли да и пускать во дворец стали по пропускам.

Радикальная часть депутатов с неутоленной жаждой справедливого возмездия потребовала, прежде всего, создания комиссии по расследованию деятельности старого исполкома, приведшего город на грань разрушения. Комиссия была учреждена и через несколько месяцев кропотливой работы представила доклад, где, действительно, выявила и факты нарушения в расходовании средств, и бесхозяйственность, и злоупотребления. Особенно странной выглядела покупка земли на берегу Женевского озера (как бы для Кировского театра) за счет городского бюджета. Возмездие, казалось, не заставит себя ждать. Но к тому времени инерции разрушения в депутатском корпусе поубавилось и доклад после дебатов просто приняли к сведению. Большая часть депутатов понимала, что пришла пора уже не только разваливать старую Систему, но строить новую. Правда, обуянная жаждой переустройства, она не знала, как это делается. Впрочем, некоторым казалось, что они знают. Внимательный глаз не мог не заметить в этом возбужденном и неуправляемом скопище «неформалов» несколько молодых людей, продуманно одетых, внешне спокойных, но с легкой тенью озабоченности на лице. Уже первые их выходы к микрофону — подчеркнуто корректные, обстоятельные, с большим количеством многозначительных пауз — обнаружили претензии на роль парламентских лидеров. Несколько человек, проявившие себя на митинговом поприще, и в дальнейшем не могли выйти из роли публичных политиков, как когда-то артист Борис Смирнов из образа Ленина, и наблюдать за ними было забавно. К счастью, коллективная интуиция подсказала, что лидер демократической власти нашего города уже существует, что у него есть не только отвага и мужество, но и опыт парламентской деятельности, основанный на прочных демократических убеждениях и высоком профессионализме. Речь шла, разумеется, об Анатолии Александровиче Собчаке. Но он был в Москве. К нему обратились от имени сессии, и он согласился. Оставалось лишь доизбрать его в Совет по одному из не представленных округов, что и было сделано. Доморощенные политики удовольствовались лидерством во фракциях и комиссиях.

{415} Однако уже первые контакты Собчака с депутатским корпусом показали, что идиллии не предвидится. Амбициозность новоявленных политиков, часто не подкрепленная ни жизненным опытом, ни профессионализмом, вызывала усмешку у председателя. Он не скрывал своего иронического снисхождения ко всем этим «завлабам» и «недоучившимся аспирантам», как он их называл, проснувшимся однажды во власти. Более того, он задирал их и тогда, когда можно было этого не делать. Александр Беляев, тот самый «недоучившийся аспирант», сменивший его на посту председателя, когда Собчак стал мэром, как-то не без остроумия заметил: «Я бы сравнил Собчака с Прометеем, вскармливающим оппозицию собственной печенью».

Впрочем, среди депутатов было много дельных, серьезных людей с выношенными, а порою и выстраданными демократическими убеждениями, как правило, состоявшихся и профессионально. Эти, если и выступали, то от случая к случаю, по основательному резону. Но за иной ораторской активностью слишком уж явно просматривалось неутоленное тщеславие, суетность, а то и просто вздорный характер. Было несколько депутатов, которые ежедневно выходили к микрофону со своим «я считаю» чуть не каждые десять минут. Ретивость их подстегивалась еще и непрерывной телевизионной трансляцией, когда продемонстрировать себя можно было не только избирателям, но и бывшим сослуживцам. Иногда эта говорильня, особенно по процедурным вопросам, затягивалась на целый день. Однажды мы несколько дней не могли приступить к утверждению районных судей из-за таких словопрений, а они сидели в ложе для приглашенных и ждали, с удивлением взирая на этот пестрый разгоряченный зал.

Кстати, постороннему человеку не могли не броситься в глаза российские трехцветные флажки, стоявшие то тут, то там перед депутатами. До суверенитета было еще далеко, но многим не терпелось. Что за этим последует, они и сами не знали. В эти же дни известный в городе провокатор С. Б., автор многометровых выпусков «Антисоветской правды», которые он регулярно вывешивал возле Гостиного двора, притащил в Мариинский дворец и в разгар заседания развернул на балконе огромный российский флаг. Одни депутаты бросились отнимать, другие, наоборот, защищать неофициальную {416} тогда символику, одним словом, возникла потасовка, что в итоге и требовалось репортерам Невзорова.

Страсти между тем накалялись. Мне было грустно видеть, как неуклонно сокращается число сторонников Собчака среди депутатов. Меня в частности беспокоило, что это совпало с той травлей депутатского корпуса, которую изо дня в день вел сверхпопулярный в городе тележурналист Александр Невзоров. Тогда он еще обходил Собчака и его супругу Людмилу Нарусову, но вскоре и их не пощадил. Особенно наш председатель был нетерпим, когда встречался с попытками ограничить его свободу в подборе своего окружения и городских функционеров. Он понимал, что управлять многомиллионным городом смогут не романтики митингов, не рыцари правдолюбивой фразы, а прагматики, люди здравомыслящие и уравновешенные, обремененные как опытом, так и профессиональными знаниями. Брать их кроме как из «спецов» бывшего партхозактива за редкими исключениями больше было неоткуда. Иногда он ошибался, как в истории с его помощником Шутовым. Уступая давлению демократов, он вынес на утверждение в должности мэра кандидатуру Александра Щелканова. Биография этого человека не лишена экзотики. Из капитана первого ранга он превращается в рабочего, в грузчика магазина «Березка», затем становится демократическим деятелем, народным депутатом, председателем комиссии Верховного совета СССР по делам Вооруженных Сил. В кресле мэра родного города, когда открылось поле для реформаторской работы, он вдруг заскучал, потускнел и через год, несмотря на наши уговоры, подал в отставку. Основал мало внятную «Миссию по альтернативным предложениям». А затем, когда был упразднен Ленсовет и появилось Законодательное собрание, снова стал депутатом. На практическом поприще многие теряли осанку.

Из депутатского корпуса реальными политиками федерального масштаба стали считанные единицы. Я оставляю в стороне Юрия Ярова и Георгия Хижу, крупных государственных чиновников, набравших силу еще в составе прежней номенклатуры. Я о политиках новой волны. Несколько человек прошли в Государственную думу, иные заседают в ней и по сей день, но на ролях не первостепенных. Иногда где-то мелькнет Анатолий Голов, Сергей Попов или в своем особом амплуа Юлий Рыбаков, совсем незаметную {417} жизнь ведет Юрий Нестеров. Лишь Александр Шишлов недавно стал председателем одного из комитетов. Кое?кто пробился в федеральные управленческие структуры. А некоторые, заявлявшие себя лидерами, и вовсе канули в безвестность. Впрочем, всевозможных партий, фондов, центров теперь много, где-нибудь пристроились. В большую же публичную российскую политику из Мариинского дворца вошли отнюдь не люди, заседавшие в Большом зале, а, напротив, обходившие его стороной, скромно обитавшие в периферийных кабинетах дворца, в приемных, во флигелях — державшиеся в тени. Это Дмитрий Козак, юрисконсульт Ленсовета, которому мы относили на визу наше законотворчество. Это главный финансист Ленгорисполкома Алексей Кудрин, в частности благосклонно оттягивавший финансовую агонию нашего писательского союза, за что я ему был благодарен. Это Анатолий Чубайс, главный экономический советник Собчака, вряд ли подозревавший тогда, что именно он станет и главным могильщиком социалистической экономики. Ну и, конечно, скромный, корректный, несколько отчужденный молодой человек, с кем неизбежно мы имели дело, прежде чем попасть в кабинет председателя, — Владимир Путин. Даже бывший управделами ныне делает большую политику, пестует новую «партию власти».

И все же при всем своем скептическом отношении к особому депутатскому типу я был в восхищении от того, как основная масса народных избранников быстро сориентировалась в хитросплетениях городского управленческого механизма, овладела ключевыми вопросами жизни, взяла их под контроль. Было принято большое количество тщательно разработанных в комиссиях документов. Многие решения Ленсовета имели явно выраженный идеологический уклон, ну так не без этого — надо было перехватывать инициативу у Смольного.