Мальчишками 8-9 лет мы отправлялись одни на пляж «Водного стадиона» или на берег Москва реки в районе Филей. По неопытности искупались мы пару раз недалеко от нас около кинотеатра «Ударник», напротив стройки Дворца Советов, а потом долго отмывали свои лысые головы от мазута, (с тела масляные пятна смывались быстрее). С той поры зареклись купаться в Центре и выезжали на окраины, в верховья Москвы реки, потом целый день проводили на пляже и голодные, как волки, приезжали домой.
Добираться туда было не просто. Это сейчас можно доехать на метро до этих мест, а тогда до Филей надо было ехать сначала на троллейбусе №2 от Военторга до конца. В районе площади Победы надо было пересесть на трамвай, а потом пройти через весь Филевский парк и на пароме перебраться на другой берег. Однажды, это было в 47-м, мы шли через Филевский парк, и началась гроза, моментально промокли до нитки. Укрытий поблизости не было, бросились в блиндаж. Стоим, дрожим, решили выжать майки. Мой сосед по квартире, на год меня старше, снял майку, и мы стали не смеяться, а ржать над ним. Родители ему купили новую синюю майку, и он, когда мы ехали купаться, все хвастался, какая у него майка. От дождя вся синяя краска сошла и осталась на его теле. Все мы были, как скелеты, одна кожа да кости. Представьте, скелет покрасить в синюю краску, разве это не смешно. Это не только забавный случай, но и запоминающийся, как встреча со смертью. А до «Водного стадиона» добирались на метро до Сокола, а потом на троллейбусе №6. Сложность перемещения на столь дальние расстояния объяснялась не только нашим возрастом, но и тем, что всюду мы ездили без копейки денег в кармане. Как мы говорили тогда, «надо было протыриться» в метро, то есть умудриться пробежать мимо контролера незаметно, и правдами-неправдами проехать в салоне троллейбуса или трамвая, пока не выгонит кондуктор, или пристроиться среди таких же желающих, если есть свободное местечко, сзади на колбасе. Я не помню, чтобы в метро кто-нибудь из наших подходил к контролеру и слезливым голосом умолял: «тетенька, пропустите». Просочиться в метро бесплатно - это было своего рода развлечение, и мы научились ловко обходить контролеров. Мы не были хулиганами, мы были обычной московской шпаной. Там, в Филях или на «Водном стадионе» мы проводили под этим палящим солнцем целые дни. Уже в десять лет я научился плавать и проплывал бассейн. С вышки прыгал, но только с 3 метров. А вечером голодные и загорелые, как головешки, возвращались домой и сметали все, что ставила мама на стол. Лучезарное детство, главными в нем были Солнце, вода и полная свобода.
Не упускали мы и случая, когда рядом проводились общественные мероприятия. Военные парады и демонстрации были самыми зрелищными и запоминающимися. Наша улица, как и остальные переулки, ведущие к основным магистральным улицам, по которым проходила техника и демонстрации, перекрывались милицией. В конце улицы стояла шеренга милиционеров, у всех взрослых, выходящих и входящих, проверяли документы. Мы же подходили близко к шеренге и ждали, когда между милиционерами образуется широкая брешь, и бросались в нее. Нас ловили, давали подзатыльники, слегка выкручивали руки, больно щипали, добавляли пинок под зад и водворяли обратно. Но мы не сдавались и ждали. И наступал момент, рывок, и ты уже среди демонстрантов на улице Герцена. А до военной техники на улице Горького надо было пройти еще два кордона милиционеров. Но когда все преграды пройдены, наступало блаженство, можно было трогать танки, орудия, спрашивать всякие глупости у танкистов. Потом вся эта техника, рыча, скрывалась в дыму на Красной площади.
Праздника не было без демонстрации. Колоны шли без конца до трех - четырех часов. Тетки продавали уди-уди, шарики на резиночках, и все лузгали семечки. Духовые оркестры сменялись баянистами, песни переходили в пляски и танцы. Мы ходили и распевали с большой радостью популярный тогда мотив:
«Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле.
Бак пробит, хвост горит и машина летит
На честном слове и на одном крыле.
Ну, дела! Ночь была
Их объекты разбомбили мы дотла».
Эта озорная песня как будто бы и была создана для детей, всё в ней весело и беспечно, хотя по идеи всё движется к катастрофе. Это героическое пренебрежение смертельной опасностью нас, пионеров, приводило в восторг.
Прямо с машин шла бойкая торговля бутербродами и напитками. Колоны стояли часами на солнцепеке, решая самым примитивным путем проблемы с туалетом. А тех, кто не выдерживал и падал от теплового удара, относили в тенек. Санитарных машин было мало, надеяться надо было только на свое здоровье. За войну люди привыкли к смертям. Жизнь даже самого большого начальника, кроме вождя, ничего не стоила. Сын Евгения Максимовича Примакова умер на Манежной площади во время демонстрации. Такое бывало и не редко, но о таких мелочах не писали.
Весь этот шум и праздничный гвалт со знаменами и транспарантами наконец-то начинал двигаться, все оживали. Красная площадь уже маячила впереди. А там, и самое главное - будет стоять ОН на трибуне или нет? Взрослые возвращались с демонстрации, а все первым делом спрашивали, видел ЕГО? Наверное, когда сегодня выигрывают в лотерею миллион рублей, лица счастливчиков не светятся такой лучезарной радостью, как лица тех, кто видел ЕГО. И я тоже мечтал, проходил Красную площадь в колоне с отцом, но не везло. Пристраивался к другим, а меня гнали, чужих не пускал ответственный за шеренгу. И вот однажды, думаю, это был 1951 год, майская демонстрация затянулась как никогда долго. Все очень устали, пьяных давно уже отправили домой, оркестры не играли, люди измученно ждали своей очереди. Я встал в колону и пошел со всеми. Меня не выгнали. Наша колона неожиданно свернула вправо и вышла на Красную площадь в первом ряду от Мавзолея. Кто-то провозглашал здравицы, и люди истошно вторили, кричали, махали руками, и вдруг я увидел ЕГО. ОН стоял посередине, был в форме цвета маренго, ниже стоявших рядом и еле-еле двигал рукой. Этот кадр я прокручивал тысячу раз, рассказывая всем без умолку. Он отличается от кадров из фильма. А я свою фотографию никогда не смогу показать. Я был на вершине Счастья.
Свободное копирование
