Встреча - 6

* * *

Понадобился я ротному потому, что по немецки шпрехаю в объёме того солдатского разговорника, в котором немецкие слова русскими буквами напечатаны. Печатался этот разговорник в типографии РККА очень срочно и очень секретно в июне сорок первого, в те ночки и денёчки, когда Молотов трудился над "Заявлением ТАСС от 14 июня 1941 года", а Жуков по ночам в генштабе разрабатывал план парада Красной Армии на Унтер ден Линден в Берлине, а днями руководил разоружением оборонительных рубежей на территории СССР в компании наблюдателей из дружеской Германии.

И Молотов и Жуков делали общее дело: провоцировали нападение на СССР. И Молотов и Жуков думали, что Гитлер так же глуп, как они, и не знает о том, что только у западной границы СССР численность советских войск в три раза превышает численность всей немецкой армии! А такой разговорник сразу выдал бы истинные планы СССР. Первая фразочка в разговорнике была не: "гутен та-аг"! -- а более конкретная для общения с союзником: "хенде хох!". А вторая - ещё более откровенная: "Сколько километров до... (Дрездена, Берлина итд)?" Эти разговорники были готовы 25 июня сорок первого... то есть тогда, когда, когда одна часть Красной Армии доблестно драпала в сторону противоположную от Берлина, но с такой скоростью, что вскоре могла бы оказаться и в Берлине, потому, что земля круглая, -- зато другая часть Красной Армии, более многочисленная, без разговорника допетрила: что такое "хенде хох!"?, -- и отправилась в Берлин напрямик, с эскортом из немецких конвоиров, охраняющих их от Красной Армии.

Юмор второго вопроса не был оценен по достоинству солдатами нашей пульроты из учебки: вопрос был путаный и длинный, пулемёт тяжелый, а мы заморённые, не столько муштрой, сколько Чебаркульской диетой. И как только начиналось занятие немецким языком по разговорнику, мы вырубались в сон сразу после "хенде хох!" До сих пор у меня от этих слов глаза захлопываются, -- рефлекс по Павлову. И, всё-таки, из любопытства прочитал я разговорник от корки до корки. Как было видно по обслюнявленным обложкам разговорников, -- многие из страдальцев Чебаркульских лагерей, после команды "хенде хох!", успевали подложить разговорник под щёку.

И ночью на дневальном дежурстве, чтобы не закемарить, и во время строевой подготовки на плацу, чтобы не чекануться от бессмысленной и противоестественной шагистики, не пригодной ни для войны, ни для мира, твердил я чётко отрубленные немецкие слова. Дубизм армейской службы располагает к любой бессмысленной зубрёжке. А чеканные немецкие слова хорошо вписались в унылый армейский быт вместо ругательств, разнообразив убогий армейский лексикон из истерично лающих команд, неуклюжего сержантского мата и названий деталей пулемёта, от которых уже тошнило.

* * *

Знает ротный: горазд я потолковать за жизнь с фрицами, -- и зовёт меня, как толмача. В школе ротный учил французский, в институте - английский, а два языка внутри единственной соображалки так лихо перепутались, что теперь он, после десятилетнего изучения иностранных языков, может только с папуасами говорить на языке жестов. Я помогаю Акимову фрица недобитого приводить в чувство, а ротный, повернувшись к жиденькому свету, у окна разговорник листает. Не найдя нужный вопрос, ротный с досадой шваркает разговорником по подоконнику:

-- Ну, учёные мудилы, в душу мать! Сочинили разговорничек для немецкого дурдома с политическим сдвигом крыши! Что я фрицу по такому разговорничку скажу? Провозглашу: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"? А, может, на ушко шепну: "А ты изучал труды Карла Маркса?" Любой фриц и нормальный, и тотальный, от такого вопроса уссытся! По этому разговорнику все славяне секут только: "хенде хох!". Давай, Саня, шпрехай! Тебе мозги школа не засрала! Спроси у этого хера: откуда он такой воинственный вылупился в конце войны? Ведь не эс-эс... форма-то полевая... да в эс-эс таких сопливых не берут... вроде бы, нормальный оглоед тотальный, небось, ещё вчера тайком покуривал сигареты фатера... давно пора мудаку в каком-нибудь дорфе под юбку к сердобольной фрау нырнуть и дышать там потише...

Открывает фриц глаза, смотрит на меня, вроде бы осмысленно, даже внимательно. И, вдруг, радостно улыбается. А на других - ноль внимания, фунт презрения. Какой-то у него интерес ко мне... не потому ль, что рыжий я? Увидев, что оклемался фриц, ротный говорит конкретно:

-- Фриц, твою мать, если ты, б... будешь хвост задирать, я с тобой, ...дюк, чикаться не буду! Нах... чпокну! А будешь, фриц долбанный, вести себя зер гут, -- на ПМП отправлю! Поживёшь с моё на свете, лет до двадцати, может, поумнеешь, сопля фашистская! Ты, Саня, шпрехай ему, как я сказал, чтобы аллес ферштейн было!

Шпрехаю я фрицу, а он смотрит на меня и странно так лыбится: не то - всё понимает, не то - полный нихт ферштеен? А может он, падла, над моим чебаркульским произношением изгаляется, паразит недострелянный!? Весёлый фриц... мне б, на его месте, с перебитыми ногами, не было б так весело! И когда я вместо слова "шизен" -- стрелять, трёкаю по ошибке "шайзен" -- дрыстать, фриц начинает хрюкать от удовольствия, будто бы ему брюшко почёсывают. И этим хрюканьем фриц меня, как полиглота, напрочь дискредитирует.

Но тут у ротного терпелка кончается, и он долбанного фрица по-русски обкладывает. Примитивно, но конкретно. В отличие от эсперанто, эту самую распространённую часть русского языка вся Европа сразу выучила и очень зауважала. Каждый европеец, кому жить охота, лихо шпарит русскими матюгами! Дрогнули у фрица ресницы, перестаёт фриц хрюкать и подманывает рукой ротного: поближе, дескать, ещё поближе... а когда лицо ротного оказывается напротив лица фрица, -- яростно выплёвывает фриц в лицо ротному накопившуюся слюну и... матерится!

Не по дилетантски, как ротный, а с понятием! Как следует успел отвести душу фриц, пока ротный одной рукой глаза протирал, а другой пистолет из кобуры выдёргивал... Вот тебе - странный фриц... а он - власовец!! Если бы не фрицевская форма, которая с толку сбила, я бы сразу усёк: зачем он так таинственно ротного подзывал? Ведь это - покупочка из большого арсенала приколов российских детколоний, покупочка, рассчитанная на "сыроежку" на "свежака", на "сявку". И матерщина парня -- не убогая армейская похабель, как у ротного, а виртуозная словесность горького беспризорного мира страны Советской.