* * *
Поезд пришел поздно вечером. В общем вагоне темно, тесно, душно, как в бочке с протухшей селёдкой. Пробираюсь по узкому проходу, тыкаясь нюхалкой в, свисающие с полок, пахучие ноги, в жестких, как фанера, носках. С боковой верхней полки кто-то интересуется:
-- Эй, поц, ты с этой станции? Чего тут так долго стоим?
-- Тут паровоз меняют, -- отвечаю.
-- А на что меняют??
-- Ну... на другой паровоз... -- теряюсь я.
-- Паровоз на паровоз? Хе-хе... значит, до Одессы ещё не доехали... эх-х! - крякает пассажир и подсказывает: -- эй, лезь, туда! Да пошустрей! Там, третья полка освободилась!
Багажные полки - мои любимые: там никто меня не видит. Люблю хорошую заначку, потому предпочитаю общие вагоны. Конечно, фарт сорвать можно только в купейных, где бобры вольготно гужуются. А в общих вагонах едут, сжатые теснотой, простые люди. Обыкновенные и разные. Люди в дороге откровеннее, чем где-либо. Потому, что не знакомы и не зависимы: поговорил, пошутил, анекдотец рассказал и... на станции слинял. И с концом. Пиши, Вася, по адресу: "Широка страна моя родная!" А всё, что было рассказано - в собеседнике остаётся.
Уже по-другому вижу я людей, которых называют "простыми". Какие же они простые, если в душе каждого - чёрная бездонность безысходности?! Сдаётся мне, что с теплом костлявых крестьянских спин, гревших меня в гулких товарных вагонах, впитал я их страшные судьбы. И на меня, время от времени, такое зло накатывает! Не на власть советскую, а на этих крестьян. Безропотных, безответных, как домашние животные.
Не лучше ли страшный конец, чем страх без конца! Что им терять??! Не лучше ли умереть с помпой, прихватив на тот свет парочку попутчиков - совпартийцев!? Это бунтарство у меня в крови, от предков - казаков сибирских. От разинцев, некрасовцев, усовцев, пугачёвцев, всех тех, кто нанизывал на вилы царских холуёв и опричников, а то и самого закабанелого боярина, а после шел в такую даль за волей и долей, о которых робкий мужик российский и подумать боялся!
Величайший материк пересекали мои прадеды в лихих разбойничьих ватагах "не гадая: в ад или рай". Не только за Каменный пояс, как старообрядцы. Мои предки разбойнички за море Байкал шли, о котором по ту пору никто не слыхивал. Шли и шли "не страшась пути, хоть на край земли, хоть за край!".
Но, вот, поезд трогается. По потолку бегут зайчики от станционных фонарей. Чувствуя приближение сна, грежу словами Графа:
"Вся усталость, накопившаяся за день, вся тревога, вызванная событиями дня, улетучивалась, как в ту первую минуту отдыха, когда ещё настолько бодрствуешь, что чувствуешь приближение сна."
Тягучая дорожная дрёма превращает меня в неподвижный кокон, в котором, как в густом сиропе, трепыхаются странные, непонятные мысли, быть может, - ощущения. Стук колёсный, стук колёсный и качания вагона... разговор внизу дорожный... чей-то слышен разговор. А вверху мне одиноко, только сонная морока... -- это стихи снятся... Из-за ритмичного стука колёс, часто снятся стихи или дивная музыка. Бессвязно мелькают, причудливо переплетаясь, фантастические образы, обрывки мелодий... это таинственные чувства и мысли, выкарабкавшись из подкорки, полезли в лабиринт мозговых извилин... как у Графа:
"Мысли его растекались, точно туман, и он не мог сосредоточить их на одном предмете".
Конец репортажа 14
Свободное копирование
