Были в нем еще некоторые, несвойственные ему, так сказать, эпизодические черты, как-то мало идущие к его измученному, больному организму. Это были какие-то шаловливые, почти ребяческие выходки, но они мгновенно, гальванически, пробуждали тлевшую в больном теле искру жизни и тоже превращали этот ходячий труп -- в живое, прыгающее, скачущее, как обезьяна, существо.
Бывало, он, когда я одеваюсь, держит передо мной сапоги или полотенце, или готовится подать сюртук, или несет поднос с завтраком -- словом, в полном отправлении своей обязанности, и вдруг услышит удар барабана с улицы, проходящую мимо музыку, -- он мгновенно бросает все, что у него в руках, и исчезает. Я только слышу стук будто катящихся с лестницы каменьев -- это его убегающих ног. Я остаюсь с одним сапогом в руке или с намыленной щекой и жду.
Окликнуть его, воротить -- был бы напрасный труд: он, как испуганная, закусившая удила лошадь, ничего не видит и не слышит. Минут через десять он возвращается, почти всегда сияющий, удовлетворенный.-- "Винерала" (то есть генерала) или князя такого-то везут хоронить", -- донесет он и расскажет, какой полк шел провожать или "антирерия", кто ехал верхом, кто шел пешком, сколько карет было и т. д.
Я пробовал сердиться, увещевать -- ничего не помогало. Заиграет завтра музыка, он опять исчезает. Однажды он так же исчез, хотя и музыки не было. Но у него был такой чуткий слух, что он мигом схватывал ухом всякое необычное движение или звук, шум на улице или на дворе. Он прибежал все-таки сияющий, потому что какое-то зрелище было, но и с недоумением на лице.
-- Что там такое случилось? -- спросил я,-- и зачем ты бросился, как мальчишка?
-- Арестантов казнить повезли! -- выпалил он, сияя от новости небывалого случая.
Я смотрел на него, не сошел ли он с ума.
-- Как казнить: каких арестантов? Что ты городишь!
-- Правда, барин, -- жандармы, казаки, полиция с ними, а они в зеленых каретах едут... женщины кучей идут за каретами, всё сморкаются, потому плачут: жалко мужей, сыновьев...
Это оказалось отчасти правда. Действительно, по Литейной улице провезли партию осужденных, только не на казнь, как говорил Матвей, а просто ссыльных.
Свободное копирование
