С кем и над изданием каких книг мы работали
После Октябрьской революции мы не изменили характера нашего издательства и продолжали выпускать книги для серьезного чтения, рассчитанные на образованного читателя. Как я говорил выше, высказывалось мнение, что надо перейти к обслуживанию масс, но мы не могли согласиться с целесообразностью для нас такого опыта и решили держаться того, в чем наше издательство было сильно и уже успело себя зарекомендовать. Естественно поэтому, что мы продолжали выпускать испытанные наши серии "Памятников мировой литературы", истории, биологии и др. и выпустили при советской власти книги наших старых авторов: Д. М. Петрушевского, М. Н. Сперанского, М. К. Любавского, М. О. Гершензона, А. А. Корнилова, А. А. Захарова, М. А. Мензбира, А. А. Борисяка, В. Н. Львова и др. О "Флоре" Маевского сказано в начале этой главы.
Из новых предпринятых нами изданий наибольшую известность получила наша мемуарная литература.
Вскоре после Февральской революции мы стали получать от вернувшихся в Россию революционеров-эмигрантов предложения об издании их сочинений. Обращения делались ими лично мне, и таким образом я лично познакомился с П. А. Кропоткиным, Н. В. Чайковским, Н. А. Морозовым и В. Фигнер. Переговоры эти не имели последствий. Чайковский вскоре уехал на север, и всякое общение с ним оборвалось. Сочинение Морозова о Иисусе Христе слишком далеко было от взглядов нашей редакции. "Я вас отлично понимаю, -- сказал мне Морозов при прощании, -- ведь у вас идейное издательство". Прекрасные воспоминания Кропоткина меня очень привлекали, но сойтись с автором о переиздании не было возможности. Он хотел видеть все свои писания изданными в "Полном собрании". Но его геолого-географические работы не могли оправдаться рыночно, а некоторые политические статьи были для нас неприемлемы. Переговоры с этим замечательным человеком длились очень долго, после его смерти продолжались его вдовой, но ни к чему не привели. Мы не могли тогда сделать с Кропоткиным, что когда-то сделали в отношении И. С. Тихонравова, а потом А. Чупрова. Издание досталось И. Д. Сытину. Как и Кропоткин, В. Фигнер почему-то желала быть изданной непременно у нас, хотя к ее услугам были два близких ей по духу издательства -- "Задруга" и "Голос минувшего". Стоявший во главе этих издательств С.П. Мельгунов счел бы даже за обиду, если бы "Запечатленный труд" миновал его рук. Между тем как я, не гоняясь за этим изданием, искал предлог, чтобы отклонить предложение, не задевая самолюбия автора...
Между тем пора была очень подходящая для издания мемуарной литературы, и мне очень хотелось за это приняться. На памяти людской целый класс возведен был у нас на авансцену истории с тем, чтобы, продержавшись недолго у власти и не успев ничего положительного сделать, у нас на глазах потерять не только вновь достигнутые, но и прежние свои позиции. Было о чем писать!
Сговорившись с М. О. Гершензоном, я написал Н. И. Гучкову, прося представить Михаилу Осиповичу обработать для издания у нас архив Боткиных. Раз как-то в городской думе Николай Иванович с большой похвалой отозвался о "Грибоедовской Москве" Михаила Осиповича, и я надеялся поэтому, что Николай Иванович благосклонно отнесется к нашему обращению. Оно так и вышло. Николай Иванович не только изъявил согласие, но еще прислал выписку из письма В. П. Боткина к отцу с описанием первой поездки его по железной дороге (выписка в моем архиве). Работа тем не менее не состоялась, так как Николай Иванович уехал за границу.
Более удачи имел я при получении воспоминаний Д. И. Шипова, Н. Д. Поленовой и Б. И. Чичерина. Без огорчения С. П. Мельгунова приобретение записок Чичерина не обошлось.
Я уговорил Н. И. Щепкина и В. Ф. Джунковского использовать досуг, в который их ввергла Октябрьская революция, на написание их воспоминаний. По мере их составления Щепкин читал мне свои записки, доведенные им до русско-турецкой войны 1878 года. Ему удалось передать настроения легкомысленной, пожалуй, но смелой молодежи в отряде такого генерала как Скобелев. Очень жалко, если незаконченные и весьма коротенькие записки эти не сохранились. То же сожаление должен выразить, если окажутся действительно затерявшимися, как предполагает сам автор, записки С. М. Соловьева. Он в них очень ярко описал свое детство и отрочество.
Архив А. И. Чупрова. А. И. Чупров имел обыкновение сохранять получаемые им письма, равно как черновики или копии своих писем. После его смерти в распоряжении его дочерей осталось несколько больших корзин, битком набитых письмами в конвертах, в каких они были получены, и даже с сохранением почтовых марок. Обилие семейных писем подало старшей дочери Александра Ивановича, О. А. Сперанской, мысль составить по ним монтаж "Семейной хроники", к работе над которой она и приступила, читая время от времени отрывки друзьям семьи, навещавшим ее и регулярно собиравшимся у нее в годовщины смерти Александра Ивановича, а затем и Александра Александровича. Главный же интерес архива представляли письма деловые и письма научного, общественного содержания. Они дают богатый материал по организации переселенческого движения, по которому работали исключительно ученики Александра Ивановича, им рекомендованные и затем им официально руководимые, по земской статистике, по изданию "Итогов земских статистических исследований", по полемике о хлебных ценах, есть содержательное письмо Е. И. Якушкина об общине, письмо Феоктистова (начальника Главного управления по делам печати), объясняющее причину запрещения розничной продажи газеты "Русские ведомости" -- не было ни черной рамки, ни статьи в годовщину смерти Александра ГГГ. Он же потом пишет, советуя приехать в Петербург для переговоров с новым министром, который примет и вникнет в дело. В этом собрании ответственных и важных писем с недоумением наткнется разбирающий архив на вздорное обращение вдовы Мансурова с просьбой помочь ей в устройстве приюта для увечных кошек на средства, завещанные покойным ее мужем, и на забавную просьбу Т. Домны Корниловны разъяснить разницу между "открытием" и "изобретением". Объясняют свои обращения тем, что знают доброту Александра Ивановича. Кстати, занесу здесь другой характерный случай:
Московский генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков на каком-то собрании в Петербурге слышал речь Александра Ивановича, и ему выступление его москвича очень понравилось. С тех пор он благоволил Александру Ивановичу. На рауте в генерал-губернаторском доме князь Долгоруков как-то раз, взяв у лакея с блюда кусок кулебяки, лично поднес его своему профессору. Это было замечено окружающими и вызвало толки.
Насколько знаю, архив Александра Ивановича сдан Литературному музею. {Архив А. И. и А. А. Чупровых хранится в Государственном историческом архиве Московской области (ГИАМО).} Мы не могли использовать его для "Записей Прошлого".
От К. В. Аркадакского у меня сохранилось более 600 писем. Они касаются преимущественно текущей изо дня в день издательской работы: корректуры, гранки, верстки, обложки, счета типографий, хлопоты и расчеты по бумаге, финансовые заботы, хозяйственные вопросы, всяческие деловые инциденты. Общие вопросы обсуждались обыкновенно в личных беседах при его приездах в Москву или моих в Питер. Немало места уделяется в письмах Константина Васильевича поступавшим к нему предложениям посторонних авторов, сообщая о которых, он всегда высказывал свое мнение, положительное или отрицательное. Подвергал он критическому разбору и рукописи, присылавшиеся ему из Москвы для печатания. Наши оценки не всегда совпадали. Донимали старика цензурные требования. Рукописи, даже уже разрешенные в Москве Главлитом, в Питере вторично разбирались горлитом. Так, "Воспоминания Кузминской", уже разрешенные к печати Главлитом, не пропускались Петербургским горлитом, который предлагал печатать только те места воспоминаний, где говорится о самом Л. Н. Толстом! Детство и юность Татьяны Андреевны -- автора воспоминаний, как известно, бывшей прототипом Наташи Ростовой, жизнь семьи Берс и проч. предлагалось выбросить. Особенно соблазняло цензора описание царской охоты. В заглавии книги Бартенева "Рассказы о Пушкине" хотели слово "рассказы" заменить другим словом. К "Зарницам" Григорович горлит требовал дать предисловие в коммунистическом духе, с тем чтобы непременно было сказано, что в "Великую Октябрьскую революцию социалисты-революционеры оказались по ту сторону баррикад". Слова эти для памяти политредактор записал даже на своем блокноте. С большими трениями разрешена была книга Бумке "Культура и вырождение". К предисловию редактора перевода профессора П. Б. Ганнушкина по моей просьбе присоединил предисловие В. П. Волгин. Но и оно не удовлетворяло политредактора. Склонить его удалось лишь указанием, что Бумке вызывали на консультацию к больному В. И. Ленину. Было бы скучно рассказывать все пререкания, бывшие с политредакцией. Надо сказать, впрочем, что в большинстве случаев нам удавалось преодолевать цензурные трения.
Свободное копирование
