Во время войны - 6

 Лошадь в канаве

В ноябре [1915 года] {Год в тексте отсутствует.} я возвратился в отряд. Я нашел его в Молодечне. Он довольно удобно расположился около ж. д. станции в двухэтажном кирпичном корпусе рядом с винокуренным заводом. Соседство это было источником постоянных волнений и беспокойств. Несмотря на то, что целая рота охраняла цистерны со спиртом, который не успели вывезти при эвакуации завода, проходящие воинские части неизменно делали попытки проникнуть к запретному зелью и его отведать. Вскоре после моего прибытия в отряд начальство решило, наконец, разделаться с этим опасным соблазном. За невозможностью эвакуировать спирт постановлено было вылить его на землю. Наехавшие для этого чиновники акцизного надзора должны были, однако, убедиться, что промерзшая, обледенелая земля не впитывала в себя спирт. Он разливался по межам соседних полей на большое расстояние, оставляя повсюду лужицы, из которых с наступлением сумерек охотники до этого напитка стали его лакать. Пришлось выливание производить малыми дозами и со значительными перерывами, что растягивало всю операцию на долгие сроки. На фронте было затишье, больных и раненых в лазарет поступало немного, и при этом временном бездействии наезды акцизных чиновников и их возня со спиртом служили некоторым развлечением для молодежи нашей в создавшейся монотонной обстановке отряда.

Для меня лично, однако, это время было очень трудное. На фронте стал ощущаться недостаток снабжения. Между тем большой отряд наш ежедневно требовал продовольствия людям и фуража лошадям. Интендантство людей кое-как еще снабжало, заменяя порой крупу чечевицей, что в те времена, когда население еще не испробовало действительной недостачи, вызывало ропот. Но совсем катастрофично стояло дело с получением фуража. От интендантства решительно ничего нельзя было получить. Кавалерийские части по всей округе реквизировали имевшийся там фураж, снимали соломенные крыши с построек, кормили лошадей молодыми ветвями деревьев. Лошади от такого корма болели и дохли. Попытка моего товарища, уполномоченного Н. В. Хитрово, использовать в критическую минуту благорасположение дяди своего, командовавшего стоявшей по соседству казачьей дивизией, ни к чему не привела. Генерал молча показал нам рапортичку о числе лошадей, сдохших в дивизии от бескормицы... Прифронтовое население было не более отзывчиво. Полгода назад можно было еще склонить продать что-нибудь Союзу городов. Но теперь и обстоятельства, и настроения переменились. Романтизм первого периода войны давно исчез. Люди стали жестче. Навидавшись всего, прифронтовое население опасливо и недоверчиво оглядывалось кругом, как бы ему самому не остаться без ничего. Если где и были запасы, то они тщательно припрятывались "про черный день". Положение было критическое. Надо было либо найти фураж, либо уводить отряд дальше в тыл.

Почти ежедневно неутомимый Панарин чуть свет подавал мне машину, и мы, наметив на карте предстоявший путь и захватив с собой кое-какой еды на весь день, уезжали рыскать по округе. В гололедицу, при нестерпимом ветре эти, в большинстве случаев незадачливые, поездки бывали весьма изнурительны. На более близкие расстояния я ездил верхом, обыкновенно один, так как вопреки настояниям студентов отряда, желавших, чтобы их уполномоченный пользовался всеми ему предоставленными прерогативами, я никак не мог принудить себя брать с собой вестового.

Раз как-то я, отменно усталый и иззябший, возвращался из такой поездки, довольный тем, что удалось у осевшего в уединенной халупе беженца, собравшегося уйти дальше в тыл, скупить все его продовольствие и фуражные остатки. Дорога шла чернолесьем с многочисленными полянами и прогалинами, в которых так естественно было бы увидеть стоги сена. Они здесь и были в свое время, но уже давно были вывезены рыскавшими повсюду кавалерийскими частями. Я не торопил свою лошадь, соображая, что легко засветло проеду незнакомые места, а дальше по знакомой дороге можно легко пробраться и в темень...

Вдоль дороги тянулся широкий и глубокий ров, полный воды, поверхность которой покрыта была тонким льдом. Какая-то гнедая лошадь, пасшаяся на лужайке, перепрыгивая через ров, поскользнулась и задними ногами свалилась в ров, проломав лед и расплескав вокруг себя воду, которая тут же застыла на поверхности земли. Лошадь своими передними ногами упиралась о край канавы, и казалось, достаточно было бы сильного прыжка задними ногами, чтобы ей высвободиться на дорогу. Однако ей это не удавалось. Мне стало жалко бедное животное, и я решил помочь. Я сильно отощал, очень устал, вся обстановка какая-то была необычная, и в таких условиях мы, спокойные, уравновешенные люди, с хорошими задерживающими центрами, бывает, совершаем экстравагантные поступки.

Я слез со своего коня и подошел к лошади, попавшей в канаву. Осмотрев место, я утвердился в своем первоначальном впечатлении, что для лошади выпрыгнуть из рва вполне возможно. Я припомнил тут кавказских горцев, которые при проводке вьючной лошади по узкому карнизу дороги на краю пропасти держат ее за узду спереди и за хвост сзади. Конечно, если бы лошадь потеряла равновесие и покачнулась к пропасти, оба проводника не смогли бы ее удержать. Но этого обыкновенно не бывает, и достаточно такой легкой поддержки за узду и за хвост, чтобы лошадь на краю пропасти не оступилась и не потеряла равновесия.

Итак, пододвинув копыта передних ног моей пациентки к глубокой колее, проложенной вдоль края канавы, и убедившись, что обледенелые стенки колеи представляют вполне надежную и прочную опору, я и сам уперся в нее своими сапогами. Руками я ухватился за гриву лошади, чтобы со всей силой дернуть ее на дорогу в критический момент, когда после прыжка ей надо будет удержаться на скользком, обледенелом, покатом откосе канавы. Умное животное внимательно следило за моими приготовлениями. Когда я протянул свою руку к его гриве, на меня капнула большая холодная слеза. Я как-то никогда раньше не замечал, что лошади тоже могут плакать. Но вот прыжок сделан. На одно мгновение лошадь оказалась на краю канавы. Но моего толчка все же оказалось недостаточно. Задние ноги, не находя за что зацепиться, скользят вниз по обледенелому откосу, бедное животное грузно скатывается вниз, увлекая и меня в своем падении. Заранее обдуманным движением я засовываю согнутый локоть свой в колею -- упору мою, и это останавливает мое дальнейшее скольжение вниз по склону.

Полежав несколько минут на откосе канавы и набравшись сил, я вытянул себя на локтях на дорогу. Делать больше было нечего. Очевидно, бедной лошади приходилось погибнуть в ее канаве. Я сел на своего коня и двинулся в путь. Мой конь стал очень нервен. Невзирая на несомненную усталость, он все порывался в галоп. Я еле его удерживал, зная, сколько нам еще предстояло проехать.