Кончина Сережи 22.III. 1909 г.
Зима 1908-9 гг. прошла для Сережи плохо. Неоднократно бывали внезапные вспышки температуры, свидетельствовавшие о новой активизации гнойного процесса. Сережа, однако, продолжал вести по-прежнему весьма деятельную жизнь, руководил конторскими делами, читал рукописи для издательства, держал корректуры, много и серьезно читал, беседовал с посещавшими его друзьями по занимавшим их вопросам. Но значение тревожных болезненных симптомов ему было ясно. Раз как-то, когда мы с ним были одни на квартире, он меня подозвал к себе и тихо, но твердо сказал, что, в случае какого-нибудь ухудшения в его здоровье, он просит предоставить все собственному течению, не "спасать" его и не предпринимать операций. "Довольно, я больше не могу и не хочу. Это совершенно серьезно, и ты это знай и этим руководись", -- кончил он. Трагическая развязка наступила, однако, внезапно. 21.III поздно вечером в постели Сережа держал трудную корректуру брошюры Зиммеля "Религия", а утром 22-го внезапно в постели же скончался от паралича сердца, вызванного гнойником в мозгу. "Exitus! {Конец! (лат.).} -- мог только сказать доктор А. И. Бродский, вызванный к больному.
Сережа был самым значительным членом нашей семьи. И по природным дарованиям, и по подготовленности своей к жизненной деятельности. Даром что он был из нас самый младший. Быть может, даже именно благодаря этому. В самом деле, между сестрами и Федей разница в годах была недостаточно значительна. По кончине родителей сестры не представляли для Феди безусловного авторитета. Мы же с Сережей в детские годы всецело росли под влиянием сестер. Когда подошли годы юности, перелома характера и обычных проявлений строптивости, мы уже были до некоторой степени дисциплинированы. Федя же такой тренировки не получил.
Исключительно благотворно было для Сережи влияние Николая Васильевича Сперанского, встречу и постоянное с юных лет общение с которым надо считать главной, быть может, единственной, несомненной и значительной удачей в этой так несчастливо сложившейся жизни...
С Катей, с которой Сережа был очень похож лицом, у него было много общего в характере. Ясное, реалистическое мышление. Исключительная строгость к себе. Чрезвычайная добросовестность. Твердость в решениях. Постоянство в отношениях. Его впечатлительность, музыкальность и некоторая нервная возбудимость роднили его с Ниной. У него не было того внешнего блеска, которым умел при первом знакомстве обворожить Федя, вызывая нередко в первую половину жизни своей восторженные восклицания: "Какой многообещающий молодой человек!", а во вторую: "Как жалко, что Федор Васильевич так плохо окружен!" Жизнь Сережи пресеклась на тридцать шестом году. Прожив на тридцать лет больше его, я должен признать, что Сережа сумел больше моего проявить свою личность и отразить ее во внешнем мире. А ведь жизнь в этом и состоит!
Очень жалко, что не сохранилась переписка Сережи с Николаем Васильевичем. По случайно сохранившимся нескольким письмам Сережи к А. И. Чупрову можно судить о ее значительности. В "Союзе Освобождения" и в Московской городской думе Сережу сразу оценили Петрункевич, Новосильцев, Герценштейн, Долгоруков, Якушкин, Кокошкин, Львов, Муромцев, Щепкин. Кроме ясного ума, положительности, работоспособности и основательного образования, в нем ценили еще редкий в такие молодые годы деловой опыт, полученный им в Костине, на голоде и холере, на антаевской переселенческой операции, на Любимовском заводе и на сибирских предприятиях.
Свободное копирование
