Совещание с М. Я. Герценштейном
Мой поезд опоздал, и когда я позвонил к Михаилу Яковлевичу, он сам открыл мне дверь и предложил проводить его в Таврический дворец на заседание Государственной Думы и рассказать ему дорогой мое дело. Так мы и сделали, оживленно проговорив всю дорогу, продвигаясь то пешком, то в конке. Михаил Яковлевич живо интересовался действительным положением дел в деревне, особенно положением так называемых "культурных" хозяйств, и постоянно перебивал мой рассказ разными вопросами. Достигнув Государственной Думы, мы разошлись с тем, чтобы продолжить беседу во время перерыва заседания.
Я воспользовался случаем понаблюдать в рядах публики, как идут заседания. Это был чуть ли не единственный раз, что мне пришлось посетить Государственную Думу. Общее впечатление получалось благоприятное. Но я попал на рядовое, ничем не выдающееся заседание. Я даже не припомню, о чем шло суждение. Хорошо запечатлелась у меня в памяти ничем не достопримечательная фигура Михаила Стаховича на трибуне. Он произносил довольно длинную речь. Время от времени он с пафосом простирал руки вперед, оправлял затем манжеты, выпивал глоток воды из стоявшего на пюпитре стакана, проводил рукой по бакенам и продолжал свою речь. Все в нем казалось так разумно и основательно, но стоило окинуть зал, чтобы убедиться, что его ораторские старания пропадают бесследно. Члены Государственной Думы его не слушали, кто читал газету, кто писал что-то, в проходах кто-нибудь то выходил, то входил. Речь, впрочем, произносилась для печати и, конечно, в стране нашла своих единомышленников...
Во время перерыва заседания Михаил Яковлевич нашел меня в зале, и мы вместе позавтракали в буфете Таврического дворца, всесторонне разбирая интересовавший меня вопрос, после чего опять разошлись до окончания заседания Думы и комиссии, в которой Михаил Яковлевич был занят. Когда мы, наконец, вместе выходили после окончания заседаний из Таврического дворца, к нам подошел какой-то господин с большим свитком и с тросточкой в руках. Было очевидно, что он поджидал выхода Михаила Яковлевича. У них тотчас завязался оживленный разговор о предполагавшемся тогда наделении крестьян землей. Остановив нас на широкой дорожке Таврического сада, незнакомец стал тростью чертить какие-то прямоугольники на дорожке, развертывать свой свиток и указывать в нем какие-то формулы, сопровождая все это разъяснениями, за ходом которых я не мог уследить. "Бедняга помешался на наделении всех землей! -- шепнул мне Михаил Яковлевич.-- И каждый день ловит меня здесь со своими проектами!" Нужно было видеть, с каким трогательным добродушием наш русский Гракх обращался с этим рехнувшимся человеком. После нескольких замечаний Михаила Яковлевича незнакомец свернул свой свиток, признаваясь, что, действительно, у него еще не все доработано, но он поработает еще вечерок и завтра же представит Михаилу Яковлевичу свой проект в окончательном виде. "Всем поровну и всем вдоволь -- вот мой девиз! Это вам не Генри Джордж!" -- воскликнул он самодовольно и отпустил нас идти восвояси.
В общем Михаил Яковлевич разделял мои соображения. Он был очень озабочен, чтобы аграрная реформа, за которую он ратовал в Государственной Думе, не погубила так называемых культурных хозяйств. Опасность для них он видел не столько в возможном огульном, без разбора отчуждении культурных хозяйств заодно с рядовыми. Он опасался, что даже одно только косвенное, отраженное влияние намечавшейся реформы ввергнет эти культурные хозяйства в исключительно тяжелое положение. После дополнительного наделения крестьяне будут всецело заняты на своей земле, и для культурных хозяйств может не оказаться рабочих рук. К тому же надо ждать, что Государственная Дума примет ряд законов по охране труда в сельском хозяйстве, что сделает наемный труд весьма дорогим. Смогут ли культурные хозяйства примениться к новым условиям? Хозяйничание в имениях на ближайшие годы представлялось Михаилу Яковлевичу делом весьма тяжелым и неблагодарным. Выдержать этот искус и справиться смогут только крепкие люди, знающие, работящие и любящие хозяйство. Михаил Яковлевич поэтому расспрашивал и о личных вкусах и особенностях моих племянников...
На прощание Михаил Яковлевич посетовал на меня, что я не баллотировался в Государственную Думу: "Сидели бы с нами и помогали бы вырешать самые трудные жизненные задачи страны".
Свободное копирование
