Первая революция. Гибель Сережи - 9

 Зарождение Университета Шанявского

В описываемое мною лето 1905 года жизнь приняла трагический оборот и у Шанявских. Альфонс Леонович уже давно серьезно страдал аневризмом аорты. Постепенно от ее пульсаций произошло прободение грудной клетки, и аорта выпятилась наружу. Продолжать с этим жить можно было только с соблюдением величайших предосторожностей. Малейшего кашля, случайного усилия или быстрого движения, волнения или испуга было бы достаточно, чтобы произошел разрыв аорты и мгновенная смерть. Лидия Алексеевна окружила страдальца всем тем уходом, какой только могли предписать врачи. Никто к Альфонсу Леоновичу не входил, кроме самой Лидии Алексеевны и чтицы Эмилии Робертовны Лауперт, из преданности к больному сочетавшей свою работу чтицы с обязанностями сиделки. Звонок у парадного был снят. Мостовая перед домом устлана соломой, чтобы смягчить грохот проезжающих экипажей. Приходящие по делам принимались Лидией Алексеевной, которая в случае необходимости излагала затем Альфонсу Леоновичу дела, требовавшие его решения, выбрав для этого время и с соответствующим подходом и приготовлением.

Живя такими отшельниками в постоянном присутствии подстерегавшей Альфонса Леоновича смерти, супруги решили использовать последнее оставшееся у них время для своих предсмертных распоряжений. Пригласив меня к себе, Лидия Алексеевна сообщила мне, что по соглашению с ней Альфонс Леонович хочет отдать все свое состояние на устройство в Москве вольного университета. Высшее образование, пояснила она, в России для женщин получило признание. Теперь надо добиваться не особых высших учебных заведений специально для женщин, а права женщин поступать в высшие учебные заведения наравне с мужчинами. Таким образом, поборники женского высшего образования, всю жизнь за него ратовавшие, совершенно последовательно, в сознании достигнутых успехов, ставили движению новые задачи. Их новый университет должен быть открыт для лиц обоего пола. Он должен быть открыт для всех желающих и могущих восприять высшее образование, независимо от прохождения средней школы, от наличия диплома, от знания, наконец, пресловутых классических языков.

Лидия Алексеевна просила меня совместно с Владимиром Карловичем Ротом обдумать и разработать пути к скорейшему осуществлению этого дела. Я тут же подал мысль, что в создавшихся условиях лучше всего опереться на какое-нибудь уже существующее учреждение и принести ему дарение на определенных условиях, с тем чтобы оно уже выхлопотало у правительства разрешение и организовало университет. Мне казалось самым подходящим для Альфонса Леоновича передать немедленно ассигнованные им на университет средства Московской городской думе. В то время она стояла впереди в общественном движении. В каком бы направлении ни обернулась в дальнейшем политика, можно было ждать, что во главе Московской городской общественной управы окажутся люди, сочувствующие просвещению, привыкшие управлять большими предприятиями, любящие свой город и оберегающие его достоинство. Я просил разрешения обсудить дело с братом Сережей, Н. В. Сперанским и находившимся в то время за границей А. И. Чупровым. В горячем сочувствии его новому начинанию я не сомневался. Его привлечение должно было, казалось мне, содействовать успешному осуществлению замысла Шанявских, по тому времени поистине грандиозного.

Одобрив мои соображения, Лидия Алексеевна просила меня написать также M. M. Ковалевскому, в те годы устроившему в Париже с большим успехом Русскую высшую школу[1].

Перейдя затем с Новинского бульвара в Серебряный переулок, я рассказал Сереже и неотлучно при нем находившемуся Н. В. Сперанскому про предложения Шанявских. Они были встречены с величайшим сочувствием. Началось обстоятельное обсуждение дела со всех сторон. Николай Васильевич в тот же день подробно написал за границу А. И. Чупрову и M. M. Ковалевскому. Соглашаясь с моими соображениями об обращении в Московскую городскую думу, Сережа взялся выяснить отношение к проекту влиятельных гласных. Он совместно с Владимиром Карловичем Ротом вступил в переговоры с навещавшими Сережу в больнице гласными С. А. Муромцевым, М. Я. Герценштейном, Н. Н. Щепкиным. Так у постели двух обреченных страдальцев любовно и деловито стала разрабатываться постановка просветительного предприятия, которое должно было осуществиться уже после них, но правильному направлению которого они оба отдавали все свои умственные силы. Я был связующим звеном, участвуя в обсуждении дела как на Новинском бульваре с самими Шанявскими, так и в Серебряном переулке с их советниками.

Ответы А. И. Чупрова и M. M. Ковалевского не заставили себя долго ждать. M. M. Ковалевский предлагал создать не университет, а Высшую школу общественных наук. Развивая в письме к Александру Ивановичу свои доводы в пользу такого решения, он вместе с ними выдвигал и соображения материального свойства. Преподавание общественных наук не требует дорогостоящих лабораторий, без которых нельзя сколько-нибудь серьезно поставить занятия по естествознанию. Однако Шанявские, как истинные шестидесятники, именно естественные науки ставили в основу своего плана. Да и мы, их сотрудники, признавая всю справедливость соображений M. M. Ковалевского и оценивая всю громадную потребность в школе общественных наук, особенно при ожидавшемся введении у нас народного представительства, все же решительно стояли за основательную, в первую очередь, постановку естественных наук. Мы были притом совершенно уверены, что правительство к высшей школе общественных наук отнесется с сугубой подозрительностью и ни в коем случае ее не разрешит. Ко времени отъезда Сережи и Николая Васильевича в Берлин основные черты задуманного Шанявскими университета и план действий к его осуществлению были намечены.

В августе приехал в Москву M. M. Ковалевский. После всестороннего обсуждения с ним предположений Альфонса Леоновича Лидия Алексеевна просила меня устроить совещание из руководящих гласных Московской городской думы и некоторых общественных деятелей, с тем чтобы затем уже обратиться в Московскую городскую думу с официальным заявлением о пожертвовании на устройство университета. Это совещание состоялось у меня на квартире в доме Ленгольда по Гагаринскому переулку. В нем приняли участие гласные Думы: В. К. Рот, С. А. Муромцев, Н. М. Перепелкин, Н. И. Гучков, Н. Н. Щепкин, и М. Я. Герценштейн, а из прочих общественных деятелей M. M. Ковалевский, кн. С. Н. Трубецкой, В. Е. Якушкин, Н. В. Сперанский и я. Лидия Алексеевна приехала заблаговременно. Она страдала глазами и не могла сидеть за общим столом при ярком электрическом освещении. Я устроил ее в соседнем моем кабинете, в котором зажег лишь две свечки под зеленым матерчатым абажуром. Гости по мере прибытия заходили к ней в полутемный кабинет поздороваться и переговорить лично об интересующем ее деле и затем размещались в большой комнате за столом, покрытым оливковым сукном, специально купленным по настоящему случаю Софией Яковлевной. На столе в вазочках были разложены фрукты, печенье, конфеты. Когда все оказались в сборе и разместились вокруг стола, Аксюша, наша горничная, разнесла чай. Беседу открыл В. К. Рот, доложивший по просьбе Лидии Алексеевны предположения Альфонса Леоновича. Обсуждение проходило, в общем, в самых сочувственных новому начинанию тонах. Наибольшее затруднение вызывал выдвинутый, помнится мне, Н. М. Перепелкиным вопрос о взаимоотношениях между университетом и городом. Живая и впечатлительная Лидия Алексеевна не утерпела, покинула свое уединение и неожиданно очутилась среди нас, чтобы вставить свои соображения по затронутому вопросу. Впрочем, в общем, предположения Шанявских были приняты и поддержаны всеми собравшимися. Городской голова кн. Владимир Михайлович Голицын не был на совещании, но В. К. Рот переговорил с ним по просьбе Лидии Алексеевны отдельно и заручился полным его сочувствием делу вольного университета.

Можно было давать делу официальный ход!

15 сентября Альфонс Леонович подписал заявление в Московскую городскую думу с просьбой принять от него "для почина" в дар дом на Арбате "для устройства и содержания в нем или из доходов с него Народного университета". Университет в заявлении назван "народным" по тактическим соображениям, так как боялись словом "вольный" затруднить его разрешение. В отправленном одновременно письме к министру народного просвещения генералу В. Г. Глазову, бывшему товарищу по Академии Генерального Штаба, Альфонс Леонович, прося о поддержке его начинанию, прямо называет проектируемый им университет "вольным". Заявление Альфонса Леоновича, как тогда было принято, было отпечатано для раздачи гласным. У меня сохранился не только печатный экземпляр, но и первоначальный, собственной рукой Альфонса Леоновича писанный текст и переписанный на машинке экземпляр с многочисленными моими и Н. В. Сперанского редакционными изменениями.

Итак, делу был дан официальный ход. После 15.IX.05 оно двинулось все ускоряющимися темпами: 20.IX.05 городская дума передала заявление Альфонса Леоновича на заключение в комиссию. 25.Х.05 городская дума по докладу комиссии принимает пожертвование и благодарит жертвователя. 26.Х.05 Альфонс Ле-онович составляет духовное завещание, которым все свое имущество завещает в пожизненное пользование Лидии Алексеевне, после смерти которой оно имеет поступить на усиление средств университета. 3.XI.05 градоначальник извещает о неимении препятствий к принятию городом пожертвования. 5.XI.05 Лльфонс Леонович выдает Лидии Алексеевне доверенность на заключение от его имени дарственной в пользу Думы на жертвуемый им городу дом. 7.XI.05 эта дарственная совершается утром приглашенным на квартиру нотариусом, а вечером Альфонса Леоновича не стало: он скончался от кровоизлияния из больной груди. Альфонс Леонович умер, сделав решительно все от него зависевшее, чтобы обеспечить осуществление задуманного им вольного университета. Умирая, он знал, что начинание его вверено в надежные, опытные, твердые руки Лидии Алексеевны. Дальше я отмечу ее исключительную роль в проведении устава университета к благополучному утверждению.