Покровская барышня
Другое имение в селе Богородичном принадлежало Т. М. Анненковой. Рассказывали, что у нее была сестра, у которой в юности была романическая история. Выданная матерью за нелюбимого человека, она удалилась в монастырь и достояние свое передала Т. М., которая, в свою очередь, решила замуж не выходить. Как бы то ни было, ко времени моего появления в уезде Т. М. была, как говорится, старой девой. Проживала она обыкновенно зимой в Петербурге, а летом в Финляндии, где имела собственную мызу, в которой вела молочное хозяйство. В Богородичном она показывалась изредка и ненадолго, как бы для ревизии и наведения порядка. Управление имением находилось в руках местного крестьянина -- бурмистра, как его по старинке называли, старого, но хитрого и сметливого мужика. Он попросту раздавал землю делянками в аренду на один посев местным крестьянам, не обходя, конечно, при этом своих родичей и друзей. Так как под влиянием завода цены на землю неимоверно росли, то это немудрое хозяйство позволяло старому бурмистру собирать с крестьян достаточно денег, чтобы ублаготворить свою всегда отсутствующую, но всегда требующую денег госпожу. Чтобы держать своего бурмистра в постоянном страхе появления хозяйки в имении, Т. М. прибегала к весьма простодушному приему. Бурмистр извещался о предполагавшемся ее приезде. Присылались даже телеграммы о дне приезда, который откладывался уже без предуведомления о том телеграммой. В имении все с напряжением готовилось к приезду хозяйки, чистилось и прибиралось. Лошади высылались на станцию для встречи "барышни", возвращались обратно "пустые", чтобы на следующий день опять выезжать. Думается мне, что бурмистр не слишком-то устрашался такими приемами, рассчитанными робкой барышней на свой аршин. А что она робка была, убедился я из следующего бывшего со мной случая. Воспользовавшись раз ее приездом в Богородичное, я завел с ней переговоры об аренде у нее некоторой площади под посев бурака. Переговоры наши протянулись безрезультатно все пребывание ее в Богородичном, и перед ее отъездом мы сговорились с ней, что я побываю у нее в Петербурге во время предстоявшей мне туда поездки моей. Когда же в исполнение этого я в Петербурге позвонил у двери ее квартиры, меня через замочную скважину спросили, кто звонится. Затем за закрытой дверью засуетились. Начались беготня и шушуканье. Очевидно, совещались, как быть. Постояв достаточно долго перед закрытой дверью, за которой шла эта возня, и безрезультатно еще несколько раз позвонив, я так и ушел... Не догадались даже крикнуть мне общепринятую в подобных случаях ложь, что, мол, "дома нет". И это у Т. М. был обычай с малознакомыми людьми, которые, не дозвонившись, уходили. Были, впрочем, и такие, что, не дозвонившись в парадной, заходили через черный ход, который бывал иногда открыт. Такие решительные люди робко принимались тогда хозяйкой как желанные гости! Бывают чудачки на свете!
Проникновению бурака на земли покровской барышни ставил преграду старый бурмистр. Он, естественно, боялся, что хозяйка может предпочесть получать в Петербурге чеком сразу всю арендную плату за свою землю от завода, нежели продолжать возиться с крестьянами, получая от них деньги в рассрочку, мелкими взносами и не всегда исправно. Такая перемена подрывала бы его благополучие и благополучие его многочисленной родни, которой он льготил при сдаче земли. Он поэтому употреблял все свое влияние, чтобы убедить свою "госпожу", что бурак -- культура, для земли опасная, истощающая ее. "Они ведь, с завода-то, до ребер до самых землю выпашут", -- стращал он при мне хозяйку, и это образное выражение внушало мне мысль, что он и сам за бедные ребра господской земли беспокоится. Но братья Юматовы склонили соседку сдать землю под посев бурака им, так как они по-соседски землю не обидят. А затем барышня решилась и заводу землю предоставить, что было важно, так как братья Юматовы не решались вести посевы в большом размере. "Finis Poloniae!" {Конец Польше! (лат.)} -- удивил меня старый бурмистр почерпнутым, вероятно, из романов Сенкевича возгласом, когда я приехал с договором к нему за отводом земли.