Покупка завода. Моя женитьба - 20

А. Д. Гридин

Среди соседей я приобрел своеобразного доброжелателя в лице Андрея Дмитриевича Гридина. Андрей Дмитриевич находил полезным для себя держать мою сторону, а иногда, быть может, его к этому побуждало чувство сословной, что ли, солидарности. Крестьянин по происхождению, сколотивший капитал на спекуляции землей {Любопытно сопоставить: в то время как неуклонный рост цен на землю, в лучшем случае, лишь тормозил оскудение помещиков, А. Д. Гридин, спекулируя на нем, составил себе богатство.-- Примеч. М. В. Сабашникова.}; вышедший в купцы; тайный приверженец скопческой секты, имевший связи с эмигрировавшими в Яссы единоверцами своими и получавший, как говорили, оттуда средства для своих спекуляций, чувствующий на себе неуклонное наблюдение начальства светского и начальства духовного, а одновременно, думать надо, и наблюдение со стороны тайных своих сообщников, Андрей Дмитриевич представлял что-то весьма психологически сложное. Был ли он с кем-либо хоть ненадолго нараспашку, вполне откровенен -- не знаю. Жил он в деревне Касторнои, где имел отличный домик. Но в 1/4 версты расстояния от Никольской усадьбы нашей, в лесу, на высоком берегу Реута, он сверх того построил себе более обширный дом. В нем он не жил, но постоянно туда наезжал и держал там прислугу. Говорили, что дом этот, в стороне от дороги и от чужого жилья, нарочно им сооружен для собраний и молений. Дочь свою он будто бы обрек на роль скопческой богородицы. Говорили, что он хорошо начитан в Священном писании и что он любил вести разговоры на религиозные темы, забрасывая собеседника своего цитатами из заветов. Но, очевидно, видя во мне человека, отпавшего от религии, он никогда не заводил со мной таких разговоров. Зато о делах и людях случалось беседовать с ним много, и характеристики его бывали иногда забавны и метки. Увлекаясь разговором, он, случалось, выдавал мне и свои маленькие хитрости и уловки. Нельзя же человеку хоть изредка не похвастать. Так, о нашей общей соседке Петровой он признавался мне, что из года в год прибегает с ней к одному и тому же приему, чтобы купить ее урожай пшеницы. В уверенности, что она из скупости и из желания выторговать цену повыше никогда сразу не продаст урожая, он нарочно в начале уборки предлагал ей заведомо преувеличенную цену. "Замок вешал", как называл это Андрей Дмитриевич. После этого можно было не бояться никакого конкурента-скупщика и располагать пшеницей Петровой как своей собственной, так как, получив от "благодетеля" Гридина исключительно выгодное предложение, старушка уже психологически не могла отдать пшеницу кому-либо другому да по низшей цене. Ну, а потом, уже зимой или весной, после того как старушка тысячу раз каялась, что не поверила "единственно честному купцу Гридину", он по приглашению ее уже в порядке одолжения брал у нее, "жалеючи старость ее", пшеницу по той цене, по какой ему в то время было выгодно. "Коробочка!" -- резюмировал я его рассказ, и Андрей Дмитриевич залился смехом чуть ли не до слез. Впрочем, мое замечание не напомнило ему никаких гоголевских образов. "В такой коробочке на погост возят! Зима -- лютая стужа!" -- резюмировал Андрей Дмитриевич в свою очередь.

В то время как мы появились в Любимовке, А. Д. Гридин занимался преимущественно покупкой лесов на свод и разработкой их и торговлей хлебом. Юркий проныра, он изучил всю округу, знал каждый лесок и владельца его со всеми его "обстоятельствами". Учитывая все семейные и прочие события в жизни владельца, он терпеливо, годами стерег, когда кому понадобится или захочется продавать свой лес. Тут как тут и приезжал тогда лиса Гридин в самую нужную минуту, с готовыми деньгами, чтобы кончить разом, без конкурента. В длиннополом своем сюртуке, высоких сапогах с калошами, ласковый и вкрадчивый, седой старик этот неугомонно разъезжал в своей бричке по всей округе, заезжая как бы мимоходом, всегда наспех, только на минутку, никогда не обнаруживая цели своего посещения. Постоянно возясь с худеющими из года в год помещиками, он до тонкости изучил все их слабости и, конечно, внутренно считал себя много выше их. Однако кормясь от их слабостей, он скромно применялся к их обхождению, в котором сказывалось пренебрежение к "торгашу-промышленнику". Переход Любимовского завода в наши, тоже не дворянские, руки доставлял ему некоторое удовлетворение. Впрочем, если бы представился случай, он, конечно, не побрезговал бы заработать и на нашей купеческой оплошности, как наживал на оплошности помещичьей. Но поскольку можно было попить чайку да между делом заключить договор и получить авансом деньги, которыми он умел оборачиваться самым удивительным образом, Андрей Дмитриевич определенно держал курс на благожелательные добрососедские отношения. С ним мы в два слова сошлись на посев бурака, а когда он задумал продать свой хутор, то он и не пробовал пристроить его в другие руки, зная, что мы настоящую цену дадим.

Постоянное возбуждение, в котором Андрей Дмитриевич всегда находился, с годами стало подтачивать его силы. После 1905 г. Андрей Дмитриевич начал как-то быстро сдавать. К тому же в округе появились не дававшие ему покоя конкуренты "кулак" и "жид". Бывший колпаковский мельник Токарев завел на станции Лукашевка ссыпку зерна крестьянского и с этой базы зорко стал выслеживать все случаи поживиться на какой-нибудь "афере", не только естественным образом сталкиваясь при этом с Андреем Дмитриевичем, но намеренно переступая ему поперек дороги и вынуждая делиться поживой и брать себя "в компанию". Громадный детина с большим "пузом", он проявлял изумительную подвижность в таких делах, вызывая в сухом и елейном Андрее Дмитриевиче злобное шипение. Другим конкурентом явился молодой еврей Гедин. "Провизор", как его называл Андрей Дмитриевич, так как чтобы поселиться в Курске (вне черты оседлости)[1], Гедин выбрал себе диплом фармацевта. Ни в какой аптеке он, конечно, не работал, а спекулировал и маклеровал на сделках с чечевицей, клеверными семенами, овсом и пр., ловко, по-еврейски умело используя банковский кредит, получая из разных мест телеграммы, посещая "биржу", или тротуар перед подъездом Коммерческих номеров, где сходились для таких же целей такие же его "единомышленники". Не брезговал он и токаревскими приемами и тоже "примазывался", довольствуясь, впрочем, получением "благоразумного" куртажа и не гоняясь за компанейством. Стоило, например, И. П. Сапунову, местному мельнику, собраться к нам торговать пшеницу, как в поезд садился и Гедин. Вдвоем они приезжали со станции на высланных нами за И. П. Сапуновым по его телеграмме лошадях и в течение всего пребывания у нас держались неразлучно. Отведя меня в сторону, И. П. Сапунов, бывало, уныло спросит: "Вы платите куртаж?" -- "За что же? Мы его не приглашали".-- "Придется, видно, мне платить", -- заключает И. П. Сапунов. Приходилось и А. Д. Гридину платить, чтобы не мешали.