14 апреля
Итак, вчера в последний раз я пела в театре. Всего я пела там три дня, то есть семь раз. Из-за этого я сидела здесь всю зиму, голодная, одинокая; ох, тяжело приходилось порой.
Ночью я написала Янковскому письмо и отослала сегодня утром.
Я вот думаю: Стеша пела. К ней приезжали, ездили «к цыганам». И Пушкин, и Аполлон Григорьев наслаждались ее пением. Что было бы со Стешей, если бы ее выволокли петь в Театр эстрады? А Анна Ильинична? Анна Ильинична Толстая, которая поет прелестно, ведь отказалась от эстрады. Со сцены она не поет. Она поет только у друзей.
В Париже: у Люсьенн Буайэ свое место, свой маленький эстрадный театр. У Дамья свой. Та, что пела в «Олимпии», тоже пела только там. И этим певицам не говорили, что они не смеют петь, так как у них «нет голоса»... Им давали петь, и постепенно они становились замечательными мастерами. Их не вырубали на корню, не дав созреть.
14 апреля
Вечером ко мне в гости пришел Гнесин. И был такой умный и остроумный! Я показала ему копию моего письма, посланного Янковскому. Он прочитал и сказал глубокомысленно: «Письмо певицы», — и я от души расхохоталась. Конечно, Янковский не позвонил мне. Хотя бы позвонил в ответ!..
Ночью
Звонила Зоя Лодий. Она ко мне сейчас трогательно добра. 13-го был ее концерт — так жаль мне, что я не была. Борис сказал: это было торжество искусства. Да, Зоя — истинный художник.
И мне от ее звонка легче на душе.
Письмо из дома: слава Богу, мама опять совсем здорова.
22 апреля просят петь в Доме писателей. Я буду петь.
Была у Соколовского. Получу квалификацию и ставку. Ладно. Господи, дай мне денег, чтобы сшить себе чудесное платье для сцены!
В Москву пишу довольные письма: пусть они, мои дорогие, не знают, как мне тяжко.
Вот за что всю зиму здесь я голодала и холодала.
От Марецкой и Бабановой, Ренской и Кунина были поздравительные телеграммы, и от Алены с Дмитрием. Боже, Боже! Они поздравляли меня. Они считают, что я талантлива. А Кисельман меня убил...